Сделано в Швеции

В одном из пустых кухонных шкафов стояли два бокала для шампанского, совершенно новые. Лео поставил их рядом на мойку, откупорил бутылку. Хлопок, как в кино, и пена через край, когда он наполнил хрупкие бокалы.

– За наш новый дом, Аннели.

Он отослал братьев домой, потому что знает, я не хочу, чтобы они были здесь.

И припас в морозилке дорогущую бутылку “Дом Периньон“ потому что думает, я нахожу это романтичным.

– Твое здоровье! – сказал Лео.

Аннели подняла бокал, посмотрела на него, отпила. Теперь она понимала, что ее мучило все время, – страх быть в стороне. Участие – вот что она вынесла из леса, а он только что у нее отобрал. И оно не вернется, сколько бы она ни улыбалась.

26

Санна любила ходить нагишом, по гладкому деревянному полу. И его приучила спать нагишом, чистить зубы нагишом, не стесняться своего бледного костлявого тела. За этим кухонным столом они сидели друг против друга в то первое утро, когда застенчивость обернулась молчанием. Молчали, чтобы не смотреть друг на друга, как вдруг ее нога коснулась его. И этого оказалось достаточно, чтобы вернулись близость и доверие минувшей ночи. А ведь он так долго пребывал в уверенности, что ни перед кем не сможет появиться нагишом.

Ты знаешь, что я не хочу говорить об этом. Для меня это в прошлом… Джон? Ты ведь знаешь.

Бронкс оделся и вышел из своей двухкомнатной квартиры в западной части стокгольмского Сёдермальма. Стоял ноябрь, но утро выдалось теплое, казалось, осень и зима уснули и на время вернулось лето. Он пересек двор, зашагал на Хёгалидсгатан, к старинному дому и огромной церкви с двумя колокольнями в вечном карауле у входа. Четыре раза в час церковный колокол отбивал глухой удар, первые годы этот звук действовал ему на нервы, а теперь он даже не был уверен, звонит ли колокол по-прежнему. Дальше, мимо постоянно открытого окна, откуда долетала трескотня Стокгольмского радио – местные новости да сообщения о ситуации на дорогах, – ив кафе, вернее в булочную, с двумя столиками, ароматом хлеба и хозяином, который подавал итальянский хлеб, напевая итальянские оперные арии, и знал, какой хлеб Джону по вкусу: зерновой, без помидоров.

Однажды, через год после ее переезда к нему, он вынул из шкафа ее вещи, забрал из ванной неароматизированный гель для душа и зубную пасту, взял “Второй пол” и “Пурпурный дождь”, в общем, собрал все, что люди приносят с собой, мало-помалу тесня другого. Выставил большую желтую икейскую сумку на ковер в коридоре и попросил Санну уйти, а она изо всех сил старалась понять. Когда она уходила, он сидел здесь, в кафе через квартал, убивал время за фруктовым чаем, пока не был на сто процентов уверен, что она ушла.

Бронкс взял стакан апельсинового соку и одно из маленьких печеньиц, на вид немного суховатых, лежавших на противне.

Я думаю о тебе каждый день.

Он попросил ее уйти. Решил, что она подобралась к нему чересчур близко, и в тот миг сила была целиком на его стороне. Но он не догадывался, что десять лет спустя, в алюминиевой лодке, лишится этой силы, Санна унесет ее с собой, а в нем останется только пустота.

Я о тебе не думаю никогда.

* * *

Три чертежа лежали кучкой поверх очередного штабеля картонных коробок. Лео взял верхний, пробежал глазами. Ленточный транспортер. Дренажный насос. Цементные трубы. Он сам спроектировал свою Пещеру Фантома, продумал каждый этап строительства и сделал чертежи.

С чертежом в руке он прошел в единственное помещение, свободное от коробок, слева от входа, – пристройка, где у предыдущих владельцев была контора.

Мальчишкой он на переменках зарисовывал новые парковочные счетчики, мимо которых проходил по дороге в школу, прикидывая, как с помощью зубила и молотка сбить головки двух заклепок на их задней поверхности, а потом ежедневно сдвигать крышку и доставать монетки. Или на последнем уроке делал вид, будто старательно чинит карандаш, на самом же деле осторожно отпирал окно, а после школы мчался домой и заводил будильник, чтобы ночью вернуться к школе вместе с заспанным Феликсом, который караулил на улице с черным мусорным мешком, а Лео влезал в незапертое окно и выбрасывал заказанные учителем сборные модели – точные копии самолетов времен Второй мировой и ревелловские машинки, как из фильма “Американские граффити”.

Лишь много позже Лео понял, что, если делать то, чего другие не ожидают, если установить собственные правила, можно держать окружающий мир под контролем.

Он твердо решил действовать не так, как отец, тот вечно поднимал шум, привлекал к себе внимание и – попадался. Разумеется, как и отец, он выработает свои правила, но не станет о них распространяться, другим о них знать не надо.

* * *