«Ладно, в конце концов, он ведь медицинский эксперт, а не технический, — подумал Максим. — И потом подделки встречаются такие, что даже очень опытный специалист без высокоточной аппаратуры не в состоянии отличить их от подлинников. Но стоят такие «произведения искусства» огромных денег. По-настоящему бешеных. По всему выходит, люди заплатили колоссальную сумму только ради того, чтобы похитить изуродованный труп солдата. Ну и его одежду, разумеется. А может быть, дело как раз в этом? В одежде?»
— Ладно, Олег Вячеславович, — оборвал излияния Парфенова Максим, — я еще подскочу днем. Хочу посмотреть протокол осмотра места происшествия, фотографии, опись имущества, предварительное заключение, ну и прочие бумаги. Надеюсь, их эти двое не забрали? — последняя фраза вырвалась у него помимо желания, сама собой. Максим тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно. Слово не воробей.
— Вы во сколько будете, Максим Леонидович? — сухо осведомился Парфенов.
— Часам к пяти, может быть, в начале шестого, — ответил Максим, подумал и добавил: — Извините, Олег Вячеславович, я не хотел вас обидеть.
— Бог простит. Ладно, я вас дождусь. Может быть, вопросы какие-то возникнут. Ну, всего доброго, — по привычке пожелал Парфенов и тут же, вздохнув, добавил: — Хотя чего уж теперь. Поздно боржомчик потреблять… М-да… Представляю себе, какой разразится скандал, когда эта нелицеприятная, прямо скажем, история дойдет до начальства. — Он поцокал языком. — Так, значит, в начале шестого? Ну, буду ждать.
— Договорились. — Максим повесил трубку.
Алексей открыл глаза. Странное это было ощущение — выбраться из кромешной темноты, открыть глаза и увидеть свет. Обычный дневной свет. Белый, словно тщательно выдержанный в хлорке, шар солнца висел над заснеженной равниной, над горбатыми холмами, то и дело ныряя в туманную дымку облаков, проплывающих по небу.
«Начало третьего», — автоматически определил Алексей. Для того, чтобы узнать время, ему достаточно было посмотреть на часы, но он не мог пока даже шевельнуться. Странное оцепенение сковало его. Алексей попробовал повертеть головой и тут же почувствовал сверху что-то жесткое, холодное, скользкое. Ощущение собственного тела возвращалось постепенно. Сперва резкой болью прострелило шею, затем — плечи, ноющие, истерзанные. Левое пульсировало недобрым горячечным огнем. Похоже, он подхватил какую-то заразу, пока бултыхался. Затем неудержимо заныла спина. Вокруг груди словно сжали железный обруч. Хуже всего обстояло дело с ногами. Ног он почти не чувствовал. Алексей попробовал пошевелить ступнями… и ничего. Ноги словно обрубили по самые колени. Может быть, находясь без сознания, он ударился обо что-нибудь поясницей и повредил позвоночник? Впрочем, нет. Бедра он все-таки чувствовал. А вот от коленей и ниже — нет.
Алексей, поморщившись, опустил руку — отчего-то сильно ныл локоть — и с удивлением коснулся нагромождения осклизлых веток, травы и еще какой-то дряни. Пальцы наконец-то отыскали более-менее надежную опору. Алексей попробовал подтянуться и сесть, одновременно озираясь по сторонам. Он не помнил, когда и каким образом выбрался на берег. Наверное, это произошло в момент краткого прояснения сознания… Благо, течение здесь умерило свой бег. Речка совсем сузилась, превратившись в протоку, а кроме того, в этом месте она еще и поворачивала. Прошлогодние, сорванные ветром ветви, толстые сучья и даже ствол целого дерева торчали из воды, образуя что-то вроде запруды, сквозь щели в которой с журчанием струилась вода. Вероятно, сперва сломанный ветром ствол застрял между узкими берегами, а вода несла все новые груды веток, и через месяц превратилась в застоявшееся болото. За импровизированной запрудой вода почти не двигалась. Она была подернута какой-то зеленоватой пеной, и воняло от нее нестерпимо.
Алексей несколько раз сильно сжал кулаки, восстанавливая кровообращение в кистях. Пальцы ему сейчас очень понадобятся. Он сосредоточился на том, чтобы подняться на ноги. Ему уже посчастливилось выжить, побултыхавшись в ледяной воде, глупо испытывать судьбу дальше. По науке, — он должен был давным-давно умереть от переохлаждения. Наверное, спасла куртка. Она хоть как-то удерживала тепло. Об этом Алексей подумал безо всякого удивления. Строго говоря, способность удивляться словно атрофировалась в нем, замерзла, как замерзли ноги, съежилась до состояния снежка, слепленного неумелой детской рукой, и улеглась где-то на самом дне души.