– Вы вместе были на войне, но это не оправдывает того, что ты разгласил информацию.
– Совершенно верно.
Друри покачал головой.
– Продолжай, заставь меня чувствовать себя подонком. Ты был на войне, а я – нет. Заставь чувствовать себя трусом. – Он ткнул в меня пальцем. – Но если ты собираешься вынюхивать что-то вокруг да около, даже не пытайся, черт побери, скрыть от меня информацию или свидетелей. Никакая наша дружба тебе не поможет, Нат.
– Ясно.
– А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда к черту.
Я убрался.
Уходя, я остановился у стола сержанта Донахью.
– Ты достал это?
Он кивнул, огляделся украдкой, выдвинул ящик стола и вытащил сверток.
– За пару тысяч, – подтвердил я шепотом. – Я пришлю тебе деньги. Получишь их завтра.
– Так даже лучше, – произнес он со своим обычным собачьим выражением и вручил мне сверток.
Я взял его, спустился по ступенькам, вышел из Таун-Холл-стейшн, перед которым очаровательная, маленькая миссис Цирцелла беседовала с Хэлом Дэвисом и другими репортерами, нерешительно прикрывая лицо рукой в перчатке, когда мелькали вспышки фотографов.
Я сунул дневник Эстелл Карей под руку и прошел мимо них.
8
Той ночью я встретил Салли за кулисами «Браун Дерби» в половине второго. Она вышла из своей гримерной в белом свитере, черных просторных брюках, черной шубе и белой чалме. Салли выглядела на миллион. Конечно, не на тот миллион, что спрятал Ники Дин, а просто она сама была как сокровище.
– Как ты ухитряешься быть такой свежей? – спросил я ее. – У тебя же было четыре выступления.
Салли слегка погладила мою щеку; ее ногти были длинными, красными и блестящими.
– Я немного поспала ночью, – ответила она. – И тебе бы тоже следовало попробовать.
– Да, я слыхал об этом повальном увлечении сном, – сказал я.
Она взяла меня под руку, и мы пошли к дверям.
– Тебе станет лучше. Подожди немного, и ты поймешь.
Во вторник мы вместе провели ночь на моей раскладушке, поэтому она знала о моих проблемах с засыпанием. Она видела, как я вертелся и крутился всю ночь, а потом засыпал на мгновение, чтобы проснуться в холодном поту.
– Если я засыпаю, то сразу же переношусь во сне туда, – сказал я.
Мы вышли на улицу Монро. Было прохладно, но не морозно.
– Куда переносишься?
– На Остров.
Снег скрипел под нашими ногами, пока мы шли.
– Ты говорил об этом докторам?
– Нет. Я скрыл это. Я хотел вернуться домой. Мне казалось, что если я вернусь, все пройдет.
Она сжала мою руку.
– Подожди, пусть пройдет некоторое время. Ведь прошло всего четыре дня с тех пор, как ты вернулся. Послушай-ка. Тебе не кажется, что смена обстановки поможет тебе с твоими проблемами? Ты же знаешь, у меня есть комната в «Дрейке».
Я улыбнулся ей.
– Уж, конечно, это не тот шикарный белый мезонин, который один твой хороший приятель сдал тебе в субаренду до тех пор, пока он вернется.
Салли грустно засмеялась.
– Нет, я не знаю, что случилось с ним и с его мезонином. Я говорю просто о комнате. В которой есть кровать.
– Ты меня уговорила.
Мы перешли Кларк-стрит, направляясь к коктейль-бару Барни Росса. Был вечер пятницы, и на улице почти не было машин. Само собой, все бары уже минут сорок были закрыты.
– А ты знаешь, к чему все это? – спросила она. Я отрицательно покачал головой.
– Я знаю лишь, что Бен попросил меня зайти сегодня через некоторое время. Я спросил его, могу ли привести с собой девушку, и он сказал: «Конечно!» Будет море напитков, и бар практически будет предоставлен в наше распоряжение.
– Ты уверен, что он именно это тебе сказал? – спросила она.
Мы подходили к дверям, из-за которых слышались приглушенные, но различимые звуки музыки, смех, разговоры. Дверь была заперта, но сквозь стекло мы видели толпу людей, попивающих пиво. Мы стояли в голубом свете неоновых огней, которыми было написано имя Барни и изображены боксерские перчатки. Мы недоумевали, не понимая, что происходит, но тут за дверью показалось лицо Бена. Сквозь стекло он улыбался, как ребенок перед рождественской витриной. Потом он отпер дверь, и мы вошли внутрь.
– Что случилось? – прокричал я ему, чтобы он услышал меня за шумом.