Сделка

- Ты должен это сделать, Барни. Ты должен обратиться куда-нибудь и начать лечение. А огласку ты можешь свести к минимуму, если пойдешь в платный санаторий.

- Я... я слыхал, что самое лучшее заведение - правительственная больница в Лексингтоне. Но тогда все узнают...

- Они поймут. Люди знают, что нам пришлось пережить. Конечно, они не представляют масштабов. Но они простят тебя.

- Даже не знаю, Нат.

- А для начала ты должен сам простить себя.

- Что... что ты хочешь сказать?

- Ведь это ты убил Монока.

Барни взглянул на меня своими печальными карими глазами, при этом старался смотреть мне прямо в глаза.

- Ты... ты знаешь?

- Да.

Барни отвернулся.

- К-как давно ты знаешь это?

- Чуть больше месяца. Это случилось однажды ночью, когда ко мне пожаловали незваные гости. Как и тебя, меня преследовали ночные кошмары. Той ночью мне приснилось, что это я убил его. Но проснувшись, я понял, что не делал этого. Обдумав свой сон как следует, я понял, почему решил, что это я застрелил его: то, что ты убил этого бедного сукиного сына, было для меня равносильно тому, как если бы это сделал я. Мне трудно было это принять, жить с этим - как будто я виноват в убийстве. Именно поэтому я так зациклился на этом, приятель. Ты начал колоться - чтобы забыть. А я смог забыть без всякой помощи.

Барни покачал головой.

- Господи, Господи... Я не хотел.

Я сжал его плечо.

- Я знаю, что ты не хотел. Он стонал и мог выдать нас. У тебя в руке был пистолет, и ты положил ему руку на рот, что ты делал и раньше, но только в этот раз пистолет выстрелил. Это был несчастный случай.

- Но я убил его, Нат.

- Не совсем так. Это война убила его. Ты же пытался спасти всех нас, и его в том числе черт побери!

- Я не знал, что кто-то еще видел, как все произошло.

- А по-моему, никто, кроме меня, и не видел. Мы все были в таком тяжелом состоянии и постоянно то теряли сознание, то приходили в себя. Но если кто и видел, он будет молчать.

Он смотрел на пол.

- Мне... мне следовало рассказать об этом. Признаться. А я позволил навесить на себя эту звезду героя... - вот черт! Кто еще мог сделать такое?

- Так и есть, Барни. Ты же просто человек. И, черт меня возьми, ты был героем в ту ночь! Я бы сейчас не сидел здесь, если бы не твое геройское поведение той ночью.

- Я убил его. В своих снах я снова и снова убиваю его.

- Сны пройдут.

- Ты не должен был этого делать, Нат. Тебе не следовало перекрывать мой источник. Я похлопал его плечо.

- Однажды ты научишься жить с этим. А до тех пор езди из города в город, продавай облигации, выпрашивай себе дозы наркоты на ночь. Но не делай этого в Чикаго!

- Это мой родной город, Нат. Моя семья живет здесь...

- Они будут здесь и тогда, когда ты решишь вернуться. И я тоже буду здесь. Барни встал, трясясь.

- Я знаю, что ты сделал это из чувства дружбы... но ты поступил неправильно.

- Нет, правильно, - сказал я.

Он проковылял со своей палкой из моего кабинета: я не стал помогать ему.

- Можешь зайти к подпольному гинекологу напротив, - предложил ему я.

- Ты - скотина, - ответил он. Но в его глазах мелькнул прежний задор. Барни все еще был там, в этом окопе. Но однажды, возможно, он оттуда выберется.

Барни не был единственным местным парнем, чье имя попало в газеты как имя военного героя. Писали также о сыне Э. Дж. О'Хары, "Батче", известном также как капитан-лейтенант Эдвард Генри О'Хара, военный летчик, который в тысяча девятьсот сорок втором получил Почетную медаль Конгресса за уничтожение пяти японских бомбардировщиков. А через год он погиб в воздушном бою. Чикагский международный аэропорт был назван именем О'Хары в честь сына гордого отца, который погиб восемью годами раньше, но только в сражении иного рода.

Антуанетта Каваретта, миссис Фрэнк Нитти хорошо присматривала за своим пасынком. Она управлялась с деньгами, оставленными ей покойным мужем, борясь (и выигрывая) с нападками налоговых служб; она также продолжала получать деньги из одного источника, связанного с Компанией, а точнее, от ее закадычного друга в Спортивном парке - Джонни Паттона. В пятьдесят пятом она обратилась к банкиру мафии Мо Гринбергу с тем, чтобы получить капитал, который Фрэнк вложил в Фонд Компании на имя своего сына Джо. Джо уже исполнился двадцать один год, и требование было справедливым. Гринберг отказал ей. Компания открестилась от миссис Нитти. Мо Гринберг был мертв восьмого декабря пятьдесят пятого года.

Мальчик, Джозеф, стал удачливым бизнесменом.

Лес Шамвей, к слову сказать, работал в Спортивном парке до начала шестидесятых. Я так и не узнал, каким это образом он пережил Нитти; возможно, и тут не обошлось без прекрасных ручек вдовы Нитти.

А что касается других... Конечно, многие из них уже умерли. Джонни Паттон. Стендж. Голдстоун. Кампанья. Вайман. Сапперстейн. Салли. Элиот. Когда доживаешь до моего возраста, такие списки становятся все длиннее; они заканчиваются только тогда, когда твое имя появляется внизу страницы. Но тебя уже нет в живых, чтобы самому написать там свое имя - что за черт!