Сделка

- Да, - ответил я. - Она еще не прошла.

- Я слыхал, это настоящее проклятье. Жар, озноб. А что, черт возьми, у тебя еще какие-то другие ранения?

- Не думаю.

- А что это у тебя на башке?

Он имел ввиду мою перевязанную голову.

- Я сам это сделал. В одной больнице на Гавайях.

- Да?

- Да. Мне не понравилось то, что я увидел в зеркале.

- Мне это знакомо, - сказал он. Потом зевнул. - Похоже, ты поэтому в МО четыре.

- Что это?

- Мужское отделение, четвертый этаж. Всех неудавшихся самоубийц привозят сюда.

- Я не самоубийца, - сказал я, потягивая сигарету.

- Тогда не переживай. Здесь всего шесть этажей. Хуже на тех этажах, что у тебя над головой. Чем тебе будет лучше, тем ниже ты будешь спускаться. Доберешься до МО один, а уж там тебе будет хорошо, как дома, где бы он у тебя ни был.

- Где бы ни был, - согласился я.

- О! Извини. Я забыл.

- Я тоже.

Он усмехнулся и засмеялся.

- Да ты азиат!

Я понял, что он имел в виду, не знаю как, но я понял это. Этим словом называли всякого, кто так долго служил на Дальнем Востоке, что превратился в психа - настоящего психа, который сам с собой разговаривает и имеет свой собственный, изуродованный мир.

- А ведь ты тоже морской пехотинец, - сказал я.

- Да. Уж это ты о себе помнишь, правда, приятель? Не удивительно. Ни один живой морской пехотинец не забудет, кто он. Даже мертвые это помнят. Ты можешь забыть свое имя - что за важность! Но ты никогда не забудешь, что ты - морской пехотинец.

- Даже если захочешь, - добавил я.

- Это верно. А вот и один из местных долбаных матросов.

К нам подвалил санитар в голубой форме. Он был довольно веселым. Да и кто бы не веселился, неся вахту на таком окруженном сушей, похожем на дом, корабле, как Сент-Ез?

- Рядовой Геллер, - сказал он, встав передо мной и слегка покачиваясь. Есть что-то такое в расклешенных брюках, от чего морские пехотинцы звереют. Наверное, этому было объяснение, но я его забыл.

- Так они меня называют, - сказал я. - Но это все хренотень. Я не Натан Как-его-там.

- Кем бы вы ни были, доктор хотел бы вас видеть.

- Я тоже хочу с ним встретиться.

- Сообщите об этом в комнату медсестер в течение пяти минут.

- Ой-ой-ой! Санитар отчалил.

- Он что, разве не знает, что идет война, - проворчал Диксон.

- Никому не пожелаю оказаться в районе боевых действий, - сказал я.

- Да. Дьявол! Я тоже.

- В этом доме есть гальюн?

- Конечно.

Он бросил окурок на пол и растер его мыском ботинка.

- Пошли со мной, - сказал Диксон. Он поднялся и оказался ниже, чем я думал, но был крепкого сложения - такие мускулы появляются после пребывания в военном лагере для подготовки новичков и срока - а то и двух - службы. Диксон отвел меня в холл, а оттуда - в сортир, где я наконец увидел зеркало. Я посмотрел на себя.

Лицо под белой повязкой на лбу было желтоватым, но явно американским. Я не был япошкой. Что-то другое. Зато я понял, почему Диксон назвал меня папашей. Мои волосы, каштанового цвета на макушке, по бокам стали совершенно седыми. Моя кожа задубела, морщины расползались по лицу, как трещины на пересохшей земле.

- Как ты считаешь, я похож на еврея? - спросил я Диксона.

Диксон стоял с другой стороны раковины и изучал себя в зеркале. Потом он оторвался от этого занятия и взглянул на мое отражение.

- Ирландец. Ты - ирландец, если я их вообще отличаю, - сказал он.

- Но ирландцы не говорят слов, таких, как schmuck, не так ли?

- Если они живут в большом городе, то говорят. Вот, к примеру, в Нью-Йорке.

- Так ты оттуда?

- Нет. Из Детройта, но в Нью-Йорке однажды останавливался. И скажу тебе, даже словами всего не выразишь, что я там увидал. Ну так вот. Послушай. Посмотри-ка сюда. Это все доказывает. Однажды и навсегда.

Он закрыл одну половину лица рукой и смотрел на себя одним глазом.

- Что доказывает? - спросил я.

- Что я чокнутый, - прошепелявил он открытым уголком рта. - А теперь взгляни.

Диксон закрыл другую часть лица. И опять посмотрел на свое отражение одним глазом.

- Видишь, они совершенно разные.

- Что?

- Половины моего лица, сукин ты сын, да ты еще и глухой впридачу! Они должны быть одинаковыми, а они разные. Моя чертова физиономия - она расколота надвое. Эта гребаная война. У меня не все дома, вот так-то!

Диксон отвернулся от зеркала, положил мне руку на плечо и усмехнулся; я заметил, что между передними зубами у него была дырка.

- Мы там, где должны быть - ты и я, - сказал он.

- Думаю, так и есть, - ответил я ему.

- Semper fi2, - пожал он плечами и, надувшись от важности, ушел.

Я решил выходиться. И я не забыл, как это делается. Я сидел в сортире, докуривая свою сигарету, и раздумывал, как я хочу выбраться из этого места. Как мне хотелось попасть домой! Где бы мой дом, к дьяволу, ни находился.

Я смыл дерьмо, подошел к раковине и плеснул воды в лицо, после чего отправился на встречу с доктором.

Он ждал меня возле комнаты медсестер и был одет не в военную форму. Белая кофта, белые штаны. Он был молод для врача - лет около тридцати. Аккуратно причесанные темные волосы, аккуратные усы, бледный, коренастый.

Доктор протянул мне руку.

- Рад видеть вас, рядовой Геллер, - сказал он.

- Если это мое имя, - ответил я.