Сделка

Когда входная дверь хлопает, меня охватывает тревога: а вдруг Ханна решила нарядиться в какой-нибудь нелепый костюм, чтобы привнести праздничное настроение и заманить меня на эту вечеринку в общежитие.

К счастью, она выглядит как обычная Ханна, когда заходит в гостиную. В том смысле, что выглядит она чертовски здорово, и мой член немедленно салютует ей. Ее волосы собраны в низкий «хвост», челка зачесана на одну сторону, свободный красный свитер отлично сочетается с черными трикотажными брючками в обтяжку. Носки, естественно, неоново-розовые.

– Привет. – Она плюхается на диван рядом со мной.

– Привет. – Я обнимаю ее за плечи и целую в щеку, и мне это кажется самым естественным на свете.

Не знаю, только ли у меня такое чувство, но Ханна не отстраняется и не ехидничает по поводу «излишне дружеского поцелуя». Я воспринимаю это как многообещающий признак.

– Так почему ты слиняла с тусовки?

– Настроения не было. Я все представляла, как ты сидишь тут один и рыдаешь в три ручья, и мне так стало тебя жалко.

– Никто не рыдает, дурында. – Я киваю в сторону телевизора, где показывают скучнейший документальный фильм о молоке. – Просто изучаю процесс пастеризации.

Она изумленно таращится на меня.

– Вы, ребята, платите деньги за подписку на тысячи каналов, а ты предпочитаешь смотреть вот это?

– Ну, я переключился на него и увидел коровье вымя, ну, ты понимаешь, это возбудило меня, так что…

– Фу!

Я от души хохочу.

– Шучу, детка. Скажу честно: в пульте сдохли батарейки, а мне было лень вставать и переключать канал. До того как появились коровы, я смотрел удивительно злой мини-сериал о гражданской войне.

– Ты ведь любишь историю, да?

– Это интересно.

– Не все. Что-то интересно, а что-то нет. – Ханна кладет голову мне на плечо, и я принимаюсь рассеянно поигрывать прядью, выбившейся из ее «хвоста». – Сегодня утром мама огорошила меня, – признается она.

– Да? И каким же образом?

– Она позвонила и сказала, что, вероятно, родители не смогут уехать из Рэнсома на Рождество.

– Из Рэнсома? – не понимаю я.

– Это мой родной город. Рэнсом, штат Индиана. – В ее голосе слышится горечь. – А еще он известен тем, что стал моим личным адом.

Мое настроение мгновенно меняется.

– Из-за?..

– Изнасилования? – Ханна сдержанно улыбается. – Не бойся произносить это слово. Оно не заразно.

– Знаю. – Я сглатываю. – Просто мне не нравится произносить его, тогда то, что случилось, становится более… реальным, что ли. И я до сих пор не могу переварить мысль, что все это случилось с тобой.

– Но случилось, – тихо говорит она. – Ты же не можешь делать вид, будто не случилось.

Между нами ненадолго повисает молчание.

– Так почему родители не могут увидеться с тобой? – спрашиваю я.

– Деньги. – Она вздыхает. – К твоему сведению: если ты подкатывал ко мне в надежде, что я богатая наследница, имей в виду, что я учусь в Брайаре на полной стипендии и получаю финансовую помощь на расходы. Моя семья разорена.

– Убирайся. – Я указываю на дверь. – Серьезно. Убирайся прочь.

Ханна показывает мне язык.

– Смешно.

– Уэллси, мне плевать, сколько денег у твоей семьи.

– И это говорит миллионер.

Я тут же напрягаюсь.

– Миллионер не я, а мой отец. Это большая разница.

– Наверное. – Она пожимает плечами. – В общем, мои родители завалены целой горой из долгов. И в этом… – Девушка замолкает, и я вижу боль в ее зеленых глазах.

– Что в этом?

– И в этом виновата я, – признается она.

– Очень сильно сомневаюсь.

– Нет, на самом деле, – грустно настаивает она. – Им пришлось еще раз заложить дом, чтобы расплатиться с адвокатами. По делу в отношении Аарона, того парня, который…

– Должен сидеть в тюрьме, – заканчиваю я, потому что, если честно, не хочу, чтобы она еще раз произнесла слово «изнасилование». Каждый раз, когда я представляю, что этот мерзавец сделал с ней, я буквально белею от гнева, кулаки непроизвольно сжимаются, и меня так и подмывает врезать по чему-нибудь.

Суть в том, что я всю жизнь работал над собой, стараясь контролировать свой характер. Пока я взрослел, моей постоянной эмоцией был гнев, но, к счастью, я нашел для него здоровый выход – хоккей, спорт, позволяющий мне набрасываться на соперника в безопасном, регламентированном пространстве.

– Он не сел в тюрьму, – говорит Ханна.

Я изумленно смотрю на нее.

– Шутишь, да?

– Нет. – В ее глазах загорается какой-то странный огонь. – В тот вечер… когда все случилось… я вернулась домой… родителям хватило одного взгляда, чтобы понять: произошло что-то плохое. Я даже не помню, что говорила им. Помню только, что они вызвали полицию и отвезли меня в больницу, у меня взяли анализы, меня допросили. Я была в полнейшем смятении. Я не хотела говорить с копами, но мама сказала, что я должна быть храброй и рассказать им все, чтобы они остановили его и чтобы такое больше ни с кем не повторилось.

– Похоже, твоя мама очень умная женщина, – хрипло говорю я.

– Это так. – Голос Ханны дрожит. – В общем, Аарона арестовали, потом выпустили под залог, так что я поневоле виделась с этим подонком и в городе, и в школе…

– Ему позволили вернуться в школу? – Я не верю своим ушам.