Сдержать обещания. В жизни и политике

Я любил дядюшку Бу-Бу, но понимал, что очень не хочу, чтобы моя жизнь сложилась так же. Поэтому по вечерам я сидел перед зеркалом, смотрел на свое лицо и произносил: «Глупая последовательность — это суеверие маленьких умов, обожаемое мелкими государственными деятелями, философами и богословами». — Джо, пора спать! — «Великий человек вовсе не стремится к последовательности. Для него это было бы то же самое, что следить за тем, какая тень падает на стену от его фигуры. Говори то, что думаешь, сразу же, в жестких выражениях, а завтра говори то, что требуется завтра, и снова в жестких выражениях, пусть это и противоречит тому, что ты сказал сегодня. — Но тогда вас наверняка будут понимать неправильно. — А разве так плохо быть неправильно понятым? Не понятыми были Пифагор, и Сократ, и Иисус, и Лютер, и Коперник, и Галилей, и Ньютон, и все чистые и мудрые души, которые когда-либо приходили на землю во плоти. Быть великим — значит быть неправильно понятым».

Однажды я даже испытал на себе метод Демосфена. Я читал, что Демосфен, величайший из всех греческих ораторов, избавился от заикания. Для этого он клал в рот морскую гальку и упражнялся в красноречии. Легенда, насколько я помню, гласит, что он набирал камушков в рот, бежал вдоль берега и пытался перекричать шум моря. У нас поблизости не было ни пляжей, ни океанов, но я был в отчаянии, так что решил испытать и этот способ. Один из наших соседей в Мейфилде посыпал дорожки в своем саду галькой. Так что я набрал там десяток камушков, встал у стены нашего домишки, сунул камни в рот и попробовал говорить так, чтобы голос доносился до кирпичной ограды. Имейте в виду на всякий случай: это не работает. Я чуть было не проглотил половину камешков. В общем, я вернулся к себе в комнату, к зеркалу.

В Арчмере я начал расти как личность, да и в прямом смысле тоже. За два класса я вытянулся на целый фут. В учебе я был твердым хорошистом, лучше никогда не выходило, но я пользовался популярностью у девочек, а одноклассники считались с моим мнением. Почти в любой группе я становился лидером. На втором году я стал представителем класса, а на третьем и четвертом был председателем класса. Я мог бы стать председателем ученического совета, но отец Дини не позволил мне выдвинуться на эту должность — на моем счету было много выговоров. И я знал, что не стоит ему перечить. Если я хочу вести за собой, то вести надо по правильному пути. Я старался позаботиться о тех, над кем в школе насмехались. Я понимал, что они чувствуют. Я брал с собой какого-нибудь новичка, и мы вместе ехали домой, я еще останавливался в районе угольной шахты, чтобы видели, что этот парень со мной. На выпускной я отправился с девушкой, но заодно взял с собой одного из младших учеников.

Самых значимых результатов я добивался в спорте. В выпускном классе я был лучшим бомбардиром в школьной команде, которая не знала ни проигрышей, ни ничьих, и на поле я всегда был уверен в своих силах. Я всегда хотел получить мяч. Когда мы в последний раз играли за нашу школу на поле филадельфийской школы «Френдз Централ», мы оказались в шаге от легкой победы, когда мяч достался нам, а от четвертой четверти оставалось всего несколько минут. Я помню, как наш квотербек Билл Питерман сказал: «Вот что, ребята, мы последний раз за нашу карьеру владеем мячом. Каждый из нас получает мяч один раз, у каждого один шанс». Вместе с квотербеком нас тогда на задней части поля было четверо. Он повернулся ко мне:

— Ты первый, Джо. — Мы были в сорока пяти ярдах от линии ворот. Я думаю, Питерман решил, что больше шансов на тачдаун будет у того, кто получит мяч последним, поэтому он и предложил начать остальным.

— Хорошо, я возьму мяч первым. Но ты этот мяч обратно не получишь, Питерман. — Я, похоже, пробежал 110 ярдов, петляя от одной боковой линии к другой, и не остановился, пока не добрался до цели.

Однако больше всего я горжусь тем, чего я добился в Арчмере в самой сложной для себя области. На второй год учебы в Арчмере я встал на утреннем собрании перед всеми собравшимися и выступил с пятиминутной речью. Никаких оправданий, никаких освобождений, я сделал это, как все остальные. И на нашем выпускном, в июне 1961 года, я поднялся на сцену и произнес приветственную речь, обращенную к друзьям и родителям, и ни разу не начал заикаться. Это стало для меня окончательным подтверждением того, что заикание меня не остановит.

Я победил свое заикание: мне потребовалось для этого много потрудиться, и мне помогли учителя и моя семья. Но нельзя сказать, что я просто сбросил этот тяжелый груз и пошел дальше налегке. Это бремя меня больше не тяготит, но оно всегда со мной, как мерило, как напоминание о том, что каждый несет свою собственную ношу — и у большинства ноша тяжелее моей, — и никто не заслуживает быть униженным из-за своего бремени, и никто не должен нести его в одиночку.

Глава 2 Нейлия