Сдержать обещания. В жизни и политике

Нам нужны государственные деятели, которые смогут встать и прямо сказать, что они думают… В последние годы страна терпела неудачи не потому, что народ не в состоянии справиться с возникающими сложными задачами, но потому, что обе наши главные политические партии не умеют честно и бесстрашно представить эти задачи народу и довериться готовности народа делать то, что нужнее всего для страны. Мы все знаем, — или, по крайней мере, нам так твердят, — что наш народ разобщен. И мы знаем, что в этом есть доля правды. Слишком часто позволяли мы нашим разногласиям стать выше нас. Мы слишком часто позволяли честолюбивым людям играть на этих различиях ради политической выгоды. Мы слишком часто прикрывались нашими различиями, и никто не пытался вывести нас за их пределы. Но все наши различия кажутся такими незначительными рядом с ценностями, которые все мы разделяем. <…> Я баллотируюсь в Сенат потому, что… я хочу, чтобы система снова заработала, и я убежден, что именно этого желают все американцы.

Я верил в это в 1972 году и верю до сих пор. Отцы-основатели создали выдающуюся, блестящую политическую систему, которую поколения американцев, одно за другим, использовали для того, чтобы сделать страну более честной, более справедливой, более ориентированной на человека, более приверженной соблюдению личных прав. В Соединенных Штатах действует самая эффективная и справедливая система управления из всех существовавших в мире. В самой системе нет ничего неправильного по сути; остается каждому из нас приложить усилия, чтобы заставить ее работать.

На меня возложена честь служить этой цели. Я больше половины своей жизни провел на посту сенатора от штата Делавэр. Прошло почти тридцать пять лет, а меня еще больше, чем поначалу, увлекает моя работа, я еще сильнее, чем раньше, предан своему делу. Каждый день вы читаете или слышите о плачевном состоянии нашей национальной политики, о серьезных разногласиях между партиями, где проявляются в первую очередь партийные интересы, и о том, как недопустимо грубо ведется обсуждение тех или иных вопросов. Я не отрицаю этого, но мне, как человеку, который находится на той самой арене, кажется, что в ситуации нет ничего необратимого или фатального. Мы всегда можем изменить мир к лучшему. Я верю в это, иначе я не работал бы в политике до сих пор. Более того, я чувствую, что сегодня у меня для этого больше возможностей, чем за всю мою предшествующую карьеру. Может быть, это потому, что сейчас, после стольких лет моей службы, ко мне действительно прислушиваются.

В истории Сената было лишь несколько десятков человек, служивших в нем дольше меня. Когда меня избрали в 1972 году, мне было двадцать девять, так что мне еще пришлось дожидаться следующего дня рождения, чтобы принять присягу. Я еще застал сенаторов-«гигантов». Возможно, они были не лучше и не хуже тех, кто служит сегодня, но всех их, от диксикратов до прогрессистов, хорошо знали в стране: Джеймс Истленд, Сэм Эрвин, Джон Стеннис, Барри Голдуотер, Уоррен Магнуссон, Стюарт Саймингтон, Джейкоб Джавитс, Генри «Скуп»[2] Джексон, Абрахам Рибикофф, Филип Харт. И лучшие из них, такие как Майк Мэнсфилд и Хьюберт Хамфри, заслужили для Сената уважение американского народа. Когда я впервые оказался там, я ощутил благоговение, и это чувство не покидает меня до сих пор. И сейчас, тридцать пять лет спустя, у меня все еще мурашки бегут по коже, когда я выхожу на Union Station и вижу купол Капитолия.