Сдохни, тварь, или Любовь цвета одиночества

В гости ко мне часто наведывались богемные компании из разных московских и питерских театров. По тем временам иметь собственную «двушку» в центре Москвы было невероятной роскошью. Обстановка была бедная, но кого это интересовало… Стены есть, кровати есть, дряхлый холодильник есть — и слава богу.

Но главной ценностью в квартире был балкон.

Со второго этажа можно было без особого труда попасть на козырек подъезда, подтянуться на руках, перемахнуть через решетку, открыть предусмотрительно снятые со шпингалета балконные двери и — будь здоров. В форс-мажорных обстоятельствах, когда двери не открывались, люди становились на табуретку и лезли через форточку. Тем же самым образом народ уходил из квартиры.

Поскольку я много времени тратила на учебу и работу в двух московских театрах, мне редко приходилось бывать в этой квартире. Ночевала я у мамы, самостоятельная жизнь пугала нежеланием отвечать за все, что в ней происходит.

Я грезила блудом, но коммунистическое воспитание не позволяло мне воплотить в реальность свои фантазии. Конечно, романы случались, но редко и «по-серьезному». С выносом мозга. Легкий флирт манил растленным запахом порока. Но мне органичнее было занимать позицию наблюдателя, а не участника.

На языке того времени квартира именовалась «блат-хатой». Народ пил, гулял, водил девушек. Хотя, по сравнению с нынешними нравами, это были детские шалости. Наркуш, алкоголиков, педофилов, насильников среди моих друзей не было, хотя выпить любили все. Это и было основное удовольствие для творческой молодежи. Напиться и перетрахать как можно больше баб. Шлейф половых побед зачастую вызывал большее уважение, чем список главных партий в спектаклях.

Чаще других приезжали гулять балет Кировского и Большого театра. Скульптурно сложенные Давиды Микеланджело. Мордахи у всех были, как на подбор — аленделоны в черном и белом вариантах.

«Гордость Большого театра» — называли матерого танцора не за великолепно исполненную партию Базиля в «Дон Кихоте», а за то, что не гей и отменная потенция.

Смена кадров у моих балетных происходила в режиме «non-stop». Именно поэтому ни с кем из паломников у меня романа не было. Хотя отказ такому герою-любовнику, да еще и в звездном статусе похож на извращение. Но стать «одной из» мне было не интересно. А на серьезные отношения никто из них настроен не был. У некоторых даже имелись в наличии семьи и громкие фамилии балетных династий. Но когда я наезжала проведать «хату» и они открывали мне дверь — меня с порога разбирал гомерический хохот.

Вчерашний нежный Ромео и мужественный раб Спартак, попахивая свежачком утреннего похмелья, пытались устоять на стройных ногах и сильно старались придать лицу благородное выражение. Но получалось плохо. Их порочные физиономии просились на грим, а прически нуждались в театральных париках.

Апофеозом веселья становился для меня выход всех балетных друзей в вальсе цветов из балета «Щелкунчик». Возвышенная музыка и прекрасные юноши-цветочки в танце любви. И лишь немногие знали, какое буйство молодой плоти скрывается под непорочно белыми одеждами.

Жаль, что не существует балета «Содом и Гоморра» — они бы блестяще самовыразились.

Однажды я приехала в свою квартирку переночевать и выгнала всех. Остался только Сашка Макаров, танцор из труппы Большого театра.

Мы дружили уже много лет. Сашку отличали совершенная сексуальная привлекательность и полное отсутствие амбиций. Он был неотвратимо красив, и девушки рвали его на части. Мимо такой органики трудно было пройти. Все мои подружки тоже не прошли мимо. Хоть ненадолго, но они были счастливы. А я… Естественно, я тоже была сражена его обаянием. Но перевести дружбу в секс означало потерять Сашку. А мне так хотелось видеть его снова и снова!

В ту ночь пьяненький народ унылой цепочкой поплелся из моей квартиры, и я начала убираться.

Сашка, утомленный многодневным секс-марафоном, намертво уснул в гостиной. Я вздохнула и пошла в спальню. А войдя, сильно удивилась.

На кровати сидела девушка, вылитая Моника Белуччи на современный лад. Она кротко смотрела на меня черными миндалевидными глазами.

— Ты кто? — помнится, спросила я.

— Из Испании приехала, — на чистом русском ответила она. — Мне некуда идти.

— Ну, оставайся… испанка, — вяло согласилась я.

Мы легли с ней на одну кровать, больше кроватей не было.

— А ты с кем здесь? — повернула я к ней голову.

— Ни с кем. Я одна. — Говорила она чуть слышно, очень интимно.

— Выключи свет, мне лень вставать, — сказала я в полудреме.

Она услужливо встрепенулась, ловко перескочила через мое туловище и пошла искать выключатель.

— Он за шкафом, просунь подальше руку, — послала я ей информацию через плечо.

Она погасила свет и легла обратно.

Я тут же уснула. В юности сон редко бывает плохим.

Меня разбудили чьи-то руки, которые нежно лазили по моему телу.

— Кто это, что это… — пробормотала я сквозь сон.

— Я тебя люблю, — шепотом сказала «испанка», взяла мою руку и стала целовать пальцы.

— Я мужчин люблю, — поставила я ее в известность.