Сдвиг

Хвосты Ореходонтов, как частокол смотрели в небо и подрагивали, животные вращали глазами, словно в дреме, не обращая на меня никакого внимания. Я отважно крался к фонтану, еще шаг, еще полшага. Пока вроде все нормально, Тим Род паршивец уже улепетал куда-то, мальчишка хоть и умный, но как говориться трусишка еще тот. Вот до водоема осталось совсем ничего, вода на расстоянии вытянутой руки, я опускаю канистру в водоем, и вода медленно заполняет емкость, а я смотрю на воду и совершенно не интересуюсь жизнью слонопотамов без шерсти. Когда вода полностью наполнила канистру раздался довольно громкий буль-буль… Нечто, завизжав, шмыгнуло из под ног. Я замер зажмурив глаза и поднял высоко вверх руку с канистрой воды, ну чтобы не пролить. Услышал штыыыырк уайуай штырк уай уай, ну все конец мне телескопические бивни, наверное, выскочили.

Так оно и было, в этом я убедился сам, когда открыл глаза, повезло, на мне не царапины, а глупые Агуагава Рочистер несколько груш повисли на длинных телескопических рогах. Добегались дразнилки, слизь золотистого цвета стекала со смертоносных бивней, на которых теперь, как шашлык наколоты с десяток интеллектуальных груш, совсем недавно дразнивших меня своим «паукараста». Мне показалось, что Ореходонты, все пять, пившие воду из природного фонтана посмотрели на меня более чем дружелюбно, они как бы говорили, что они за наших, вот, и типа не бойся нас. Я кивнул им ну типа спасибо и все такое и побрел к машине на дрожащих трусливых ногах, как там Гимениус интересно отошел или нет.

Вернувшись к машине, я сделал два стакана из непромокаемой бумаги, напился сам, и напоил лежащего без сознания писателя. Гимениус был в коме. Полагаю горькая весть о его семье, ввергла писателя в ступор. Нить жизнедеятельности была надорвана, руки и ноги автора уныло повисли, как у сломанной куклы-марионетки.

Еда и топливо были найдены в соседей мастерской, только желтец бывший владелец автозаправки висящий на фонарном столбе казалось мне как-то косо посматривал на меня будто с укором, мол ать стервец берешь чужое. Мне пришлось несколько раз низко поклониться, и всеуслышание поблагодарить и его и всех кто здесь жил за все, что мы волею судеб изъяли из чужого имущества. Это необходимо было сделать, все тут было не наше — чужая собственность, и мы тут гости и подобает нам быть благодарными мертвым желтецам за их неоценимую помощь.

Укутав Мастера в стеганное шитое яркими лоскутками одеяло желтецов (спасибо еще раз), я порылся в бумагах Гимениуса и выудил рисованную карту диаграмму нашего маршрута движения. Подробная карта с указанием высот, азимутов и градусов, указаны были даже типы покрытия дорог, по которым необходимо было следовать. Я вставил ключ зажигания, шепнул «заводись» и Субару провернув на месте колеса, сорвался с места.

Ночь прошла без приключений, квартал Желтых давно закончился, мелькала незнакомая местность, а я, честно говоря, устал, ужасно хотелось спать, руки не слушались. Ночью несколько раз я останавливал тарантас, поил водой Гимениуса, читал больному восстанавливающие силы алфавиты, по моему Мастеру становилось лучше, старался читать не громко, но отчетливо и медленно. Алфавиты помогли, и под утро Гимениусу стало намного лучше. В шесть утра по контенентальному я услышал охрипший голос Писателя, да не таращся ты на улицы все равно не узнаешь где мы, вот вот щас я тебе дам пожевать полезной информации — кряхтя и ворочаясь заговорил Гимениус. Я остановил машину. Было ясно, что он сам сядет за руль, опираясь на моё плечо, писатель осторожно поднялся с ложа, в которое я превратил заднее сиденье автомобиля. Лениво потянулся, сделал пару гимнастических упражнений и неожиданно бодро прыгнул на место водителя, потом он протянул мне коробку с печеньем.

— Скушай деточка печенько, одно, вот это крайнее возьми, с буковкой «гэ» на спинке. Шутливый тон Гимениуса после всего, что он успел пережить за последние сутки, стал чуть грубее и ироничней. Я покорно взял кушанье.

— Это наши последние наработки — Пищевые Книги. Дядюшка Йо-йо постарался в дорожку-то нам тормозок оформил. Щас тебе его проекты новые и скормим. Мы сейчас в районе моих последних сочинений, как я понимаю, а печенюшка эта расскажет тебе о многом. Она из спрессованных пшеничных буков, и поешь и в курс дела войдешь, а нето не собрать тебе костей, тут суровые у них муниципальные служащие я тебе скажу…

Я разжевал печенье, по вкусу оно напоминало сухие бранденбургские галеты, разве что чуть отдавало сомалийским ванильным перцем и едва заметной ноткой корицы. Буквы, растворились в моем пищеводе, и мгновенно проникли в кровь ну, а кровь донесла информацию в самый центр чтения…

Пеньковский городовой

Когда я разговаривал с резиновыми людьми, меня всегда разбирал смех, говорили они очень быстро, отчего резиновые их губы сильно вибрировали, и речь становилась бубнящей, невнятной и по звучанию и очень смешной.