Сдвиг

Я выжал сцепление, повернул ключ. Двигатель заурчал. Опустил ручник, снова выжал сцепление, включил первую, помедлил. Правильно ли я поступаю, обманывая своих спасителей? Конечно, правильно. Эх, жаль, документацию стырить не получилось ни в каком виде, но тут уж ничего не попишешь. Будем довольствоваться тем, что есть. Поехали.

Когда мы выскочили за территорию воинской части и свернули на шоссе к городу, остатки рефлексии испарились окончательно. Решение было принято. Осталось его выполнить.

16

Когда-то с поверхностью Балкон соединяли двенадцать скоростных лифтов, среди которых было семь грузовых и пять пассажирских. Но с годами все они, кроме одного – грузового, – пришли в полную негодность. Да и по поводу этого одного у Изи были большие сомнения. Впрочем, предаваться разнообразным сомнениям было для Изи Френкеля почти как дышать. К чему давно привык и он сам, и, самое главное, Татьяна.

– Не гунди, – сказала она ему, когда Френкель завел шарманку по поводу того, что, возможно, последний, оставшийся на ходу, лифт застрянет посреди дороги, и тогда им придется оставшуюся часть пути тащиться по спиральной, идущей вокруг шахты БТАП лестнице. А это не одна сотня метров и куча шлюзов. – Работает он. Я проверяла недавно и профилактику делала.

Лифт и правда работал. Поскрипывая и кряхтя старыми тросами и сочленениями, он тем не менее полз вверх с довольно приличной скоростью один метр двадцать сантиметров в секунду.

Они сидели рядышком на откидной скамейке, время от времени поглядывая на часы и счетчик пройденных метров.

– Он похож на нас, – сказал Изя.

– Лифт? – догадалась Татьяна.

– Да. Такой же старый, медленный и скрипучий.

– Изя, будешь называть меня старой, лишишься супружеских ласк, так и знай. И, кстати, лифт совсем не медленный. Метр двадцать в секунду – очень приличная скорость для его лет.

Поговорили о возрасте. А о чем еще говорить двум старым любовникам в старом лифте, карабкающемся на двухкилометровую высоту? Исааку в мае исполнилось шестьдесят пять. Татьяне было полных пятьдесят четыре года. Оба неплохо сохранились для своих лет. Особенно с учетом того образа жизни, который вынуждены были вести.

И даже, наверное, больше, чем неплохо, думал Изя, поглядывая на любимую женщину. Татьяна сидела спокойно, расслабленно, вытянув ноги на середину кабины. Глаза полуприкрыты. Прядь медового цвета выбилась из-под кепки. В кабине жарковато, поэтому змейка рабочего комбинезона приспущена. Костюмы биозащиты давно пришли в негодность, да и толку от них все равно было мало. От Вируса кое-как защищали только специальные скафандры высшей биологической защиты. Но ими они не располагали. Последний был утерян вместе с тем, кто его надел и вышел на поверхность семь лет назад. Вышел и не вернулся. Поэтому только обычная одежда. Даже респираторы не брали. Под комбинезоном – рубашка. Две верхние пуговицы на ней расстегнуты так, что виднеется соблазнительная ложбинка между грудями. А что, если… В конце концов это не большее безумие, чем выходить наружу. Об этом никто из них не произнес ни слова, но обоим было совершенно ясно, что все аргументы за выход хоть и были важны, но по большому счету не имели решающего значения. Решающее значение имело только одно – им настолько обрыдло сидеть под землей и ждать того или иного конца, что при малейшей возможности сделать хоть что-то, изменить свою судьбу оба наплевали на риск заражения. Все равно помирать рано или поздно. Так хоть воздухом подышать напоследок. А там, глядишь, и пронесет. Сам Френкель оценивал риск заражения примерно в пятьдесят процентов. Орел или решка. Покруче русской рулетки, но и не совсем безнадежно. «А если бы шанс не заразиться был один к девяти, – спросил он себя. – Или даже один к девяносто девяти? Тоже бы рискнул?» И сам же себе честно ответил: «А хрен его знает, дорогой Исаак Давидович!»

– Ты с ума сошел? – осведомилась Татьяна, когда он потянул вниз застежку молнии на ее комбинезоне.

– А вдруг последний раз? – нашелся он.

– Типун тебе язык.

– Не надо типун, – попросил он. – Очень неудобно с ним целоваться, я думаю.

И привлек ее к себе. Татьяна ответила на поцелуй. Она всегда отвечала. И за это тоже он любил свою жену. Места на полу лифта хватило с избытком, а опасность, которая подстерегала их наверху, вкупе с ощущением двухкилометровой бездны под ними лишь подстегивала страсть.

– Не могу поверить, – переводя дыхание, сказала Татьяна, когда все закончилось. – В лифте! В наши годы! Что это было, дорогой?

– Тебе не понравилось?

– Наоборот. Очень… э-э… свежо. И ты был бесподобен. Впрочем, как всегда.

– А ты – восхитительна, – сказал он, поцеловал ее в щеку и принялся одеваться.

Через три минуты лифт остановился, достигнув верхней точки. А еще через четверть часа, преодолев три короткие лестницы и две шлюзовые камеры, они вышли на смотровую техническую площадку, расположенную на самом верху наземного здания Большой тахионной пушки на высоте семидесяти пяти метров над землей. Именно здесь, в ряду другого инженерного и научного оборудования, были установлены и континуум-датчики.