Постепенно жизнь все же выравнивалась. Новые обязанности стали рутиной, чадо росло и формировалось в самостоятельную личность. Мысли о счастье постепенно покинули Люсю, они просто не вписывались в скоростной ритм конвейера каждодневных задач. Да и что это вообще такое — счастье? Когда в жизни всего понемногу или когда есть что-то одно, но главное? Потому что всего и помногу просто не бывает.
Книг Люся больше не писала, вдохновение оставило ее. Вдохновение ли это было? Теперь Люся не была в этом уверена, ей даже было стыдно за свои истории, добавившие миру лишнюю каплю глупости и слащавости. Люся вдруг поняла, что все её сочинения — всего лишь состряпанные по простенькому рецепту блюда, приправленные синтетическими вкусовыми добавками. Литературный фаст-фуд.
Махнув рукой на творческие амбиции и романтику, Люся сосредоточилась на материнстве. Сын рос послушным и смышленым, радуя маму школьными и спортивными успехами. Но и тут Люсю ждали разочарования. В конце концов Степа вступил в тот возраст, когда родители теряют авторитет и становятся назойливым, ни черта не смыслящим в жизни старичьем. С этим ничего нельзя было поделать, и Люся с горечью наблюдала, как связывающая ее с сыном нить становится всё тоньше.
Иван состарился и окончательно устал от жизни. Обувной бизнес он продал, увлечениями не страдал, и теперь был чем-то вроде мирно пасущейся в квартире коровы.
Люсей вновь овладела хандра. «Это гормональное» — говорили врачи. Почему это состояние женского организма называют «менопаузой»? Пауза — это временный перерыв, а то, что случается с женщиной в пятьдесят пять, — конечная остановка. «Просьба освободить вагоны…»
Люся и сама не знала, чего ей не хватает. Неожиданностей, новых впечатлений, эмоциональных всплесков? Она всё чаще с тоской вспоминала о страстных объятиях Корнея и о более ранних влюбленностях… О школьных томительных танцульках-обнимашках… О первом сексуальном опыте в темном подъезде… Как же его звали-то? Сережка, кажется… Или Сашка? Неважно, главное, что Люся помнит то удивительное ощущение: всё самое интересное — впереди!
Может быть, счастье — в предвкушении счастья? Если так, то вернуть его уже не поможет никакая магия. Стоя у плиты, Люся предавалась воспоминаниям… Жарила картошку на синем пламени сгорающих надежд…
«Счастье — это когда нет горя!» — осознание этой простой вещи, не успев еще оформиться в слова, настигло Люсю сразу после телефонного звонка, сообщившего об аварии.
Иван скончался на месте.
Сын в больнице, в тяжелом состоянии…
Предстоит сложная операция…
Шансов на удачный исход почти нет…
Кинувшись в госпиталь, Люся в последний момент схватила уже много лет пылившийся на полке в прихожей зеркальный шарик. Какая сила заставила вспомнить о нем, давно забытом, в такую минуту?
Сидя в жестком кресле у дверей операционной, Люся сжимала шарик так, что казалось, он вот-вот расплавится и ртутью вытечет сквозь пальцы. Обращаясь то к Богу, то к шарику, то ко всем силам, вместе взятым, Люся твердила: «Помоги, помоги, помоги…» Вдруг вспомнила про магический ритуал… «Что мне нужно для счастья? Чтобы сын остался жив. Чем я готова заплатить? Всем».
Взглянув на шарик, Люся встретилась взглядом с собой, постаревшей лет на сто.
Операция прошла успешно, хирург, сам ни на что не надеясь, совершил чудо.
Цепкий восемнадцатилетний организм Степана быстро шел на поправку. Тревога всё же долго не отпускала Люсю, особенно по вечерам. Теперь, когда тишину пустой квартиры уже не нарушали Ивановы пощелкивания мышью, Люся часами слушала стук собственного сердца.
Степу выписали, и остановившаяся было действительность снова потекла куда-то, проложив новое русло. Люсиному неспешному ручейку было не угнаться за бурным потоком сына, у Степана началась своя, отдельная от матери жизнь, и теперь Люся всё чаще оставалась одна. Она больше не сетовала на судьбу, тихая благодарность за спасенное любимое чадо усмиряла горечь одинокого старения. Чтобы отвлечь себя от унылого, Люся принялась смотреть долгоиграющие сериалы, в которых поиски счастья всегда оказываются успешными.
Проблема была в том, что в какой-то момент Люся начала замечать, что не помнит, что случилось в предыдущей серии. Затем она стала ловить себя на мысли, что совершенно не представляет, о чем вообще эта телевизионная история.
В один из вечеров Люся вдруг поняла, что не знает, как включить телевизор.
Тайком от сына она посетила частного доктора и после всех положенных исследований получила ясный, не подлежащий сомнению диагноз: раннее, быстро прогрессирующее старческое слабоумие.
Люся наблюдала за тем, как постепенно уходят частички ее памяти, превращая мысли в неравномерный штрих-пунктир. Как предметы теряют свое назначение, меняются то ли местами, то ли названиями… Некоторое время помогали таблички, развешанные по квартире Степаном, пока Люся не разучилась читать.
«Что означают эти бук-ва-шки… квак-ушки… кукушки?..»
Вслед за словами из Люсиной жизни стали уходить понятия, а затем и люди.
«Сын… Его зовут Се… Те…
Кто это пришел?
Зачем он здесь?
Мама… Чья мама?
Кто здесь живет?