Читаем СЕБАСТЬЯН, или Неодолимые страсти полностью

Они торопливо сбросили с себя одежду, и она кучей легла на пол, словно ее принесло ветром, потом медленно, нерешительно они разомкнули объятия и переместились в теплую постель, где некоторое время лежали едва дыша, словно только что разделенные близнецы. Им казалось, что с каждым поцелуем они будут неуклонно приближаться к краю могилы. Он вспомнил о письме, в котором говорилось, что «ничего нельзя прибавить или отнять от существующего целого, иначе внутри него начнутся преобразования». Констанс впилась зубами в его губы, и он почувствовал, как сладостно прикасаться к ее нежным бокам и выгнутой спине.

Тем не менее, несмотря на накал страсти, в их ласках главной была спокойная осознанная чувственность, которую дано знать лишь счастливцам, ощущающим себя соединенными в тантрическом браке. Они были честны друг с другом, и им не требовались похотливые игры, чтобы разжечь желание. Объятья сплелись, и они оказались словно в сети.

Из-за того, что Аффад сильно похудел, Констанс прониклась к нему жалостью и принесла из кухни шоколад — чтобы накормить его и подсластить дремотные поцелуи; а так как он казался слабее ее, то она взяла власть в свои руки, возбужденная тем, что может своим прелестным телом довести его до изнеможения. Она наслаждалась, чувствуя, что владеет им, и он не мешал ей — притворяясь, чтобы поберечь силы, таким, каким ей хотелось его видеть. Но едва ее страсть немного ослабела, он неожиданно перевернул ее на спину, словно черепаху, и вошел в нее с нерастраченными силами — вновь завоеватель, долгожданный завоеватель. Но откуда у него взялись силы? Как бы то ни было, он знал, что она ждала этого и представляла, как это должно быть. Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, будто борцы на ковре, но неподвижно и не разнимая губ, в самой настоящей луже пота, однако гордые друг другом, как львы, и смирные, как игрушки!

По обыкновению негромко зазвонил телефон, и сонная Констанс сердито подняла голову.

— Вот дура! Забыла отключить!

Ей не хотелось покидать ни с чем не сравнимые объятия Аффада, чтобы ответить на деловой звонок Шварца или чей-нибудь еще. Откинувшись назад, она помедлила, рассчитывая, что невидимый человек, поверив в ее отсутствие, положит трубку. Не тут-то было. Телефон требовательно звонил и звонил, пока Констанс не сползла с кровати и, не желая просыпаться, чуть ли не на ощупь двинулась в его сторону — но когда она взяла трубку, то услышала мертвую тишину. Два раза успела она произнести: «Алло, алло», — прежде чем Мнемидис (ибо это был он) с довольной улыбкой положил трубку, узнав голос своего врача и мучителя. Значит, она дома, а не на дежурстве, как предполагал Шварц! До чего же замечательно все складывается, причем без усилий с его стороны: просто обстоятельства подчиняются его желанию! Тем временем рассерженная Констанс стояла, склонившись над телефоном и раздумывая, отключать его или не отключать — совесть врача укоряла ее за постыдное желание. На телефоне была прилеплена бумажная полоска с цитатой из известного философа. Все еще не проснувшись окончательно, она прочитала ее, продолжая прислушиваться к своим противоречивым желаниям. «Всего можно добиться смирением, и смирения тоже, даже когда положением владеет энтропия, а место правды заняла ее противоположность. Даже энтропия в качестве абсолютной очевидности способна, предоставленная себе, меняться и возрождаться. Феникс — не миф!»

Уф! Констанс чувствовала, что наэлектризована, и пришла в ярость, обнаружив бессовестно заснувшего в ее отсутствие Аффада! Вот каков твой мужчина! Но, сказать по правде, она сама засыпала на ходу, поэтому, обняв его, тотчас погрузилась в сон, и их сердца забились в одном ритме. Когда Аффад проснулся, то не мог сообразить, сколько времени продолжалось его блаженство, вот только Констанс лежала рядом с широко открытыми глазами.

— Что случилось? — шепотом спросил он. — Я разбудил тебя? Я храпел?

Она покачала головой и ответила тоже шепотом:

— Я проснулась, потому что мне в голову пришла идея, прекрасная идея, кстати вполне выполнимая, если только у тебя нет планов на ближайшее время. Почему бы нам не уехать на несколько месяцев, чтобы по-настоящему узнать друг друга, — если, естественно, в твоем распоряжении есть несколько месяцев? Зачем транжирить бесценные дни? У меня масса отгулов. В Провансе уже нет немцев. Там есть старый дом, в котором мы можем жить, правда, нет здешних удобств, но он уютный и расположен в красивом месте рядом с Авиньоном…

— Как странно, ведь я собирался предложить примерно то же самое, даже получил разрешение воспользоваться домом Галена. Ты права, не стоит сидеть и ждать, когда время настигнет нас. Мы должны быть смелыми, как люди, у которых впереди целая вечность. Возможно, на этот раз мне все же удастся…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги