Сеча за Бел Свет [СИ]

Крепость Борилкиного пояса опробовали усе… не токась Былята, Гордыня и Сеслав, но ано Крас и Орёл. Эвонтов пояс вершка в три у ширшину да не мний маховой сажени у длину, дважды обматывал стан мальчика, завязываясь упереди на мощный узел. Кумачового цвету вон символизировал силу и жизнестойкость, сплятёный из шерстяных нитей заботливой матушкиной рукой, хранил на собе ейну нежность и любовь. Пояс матушка Белуня украсила обережными знаками, кажный из каковых должон был защищать, оберегать её разлюбезного сыночка Борилушку. А поелику глядели оттедась таки символы як: Велесовик — небесный защитный оберег, сберегающий человека от сякого ненастья, кады вон находилси удали, вне дома; Небесная Духовная Сила або Пращур — охранял носящего егось, даруя помочь Предков и самого Рода; Одолень Трава — ограждал от усяких болестей; Род — знак единства прародителей и потомков; Родимич — запасал и пробуждал родову память; Роженица — вышивалси для благополучности ребетёнка; Перунов Цвет — обладал целительными силами; Молвинец — хранил от худогу слову, оговора, изводу; и вестимо Сварожич — помогающий проявить божественну силу при движении по Солнечной торенке. Пояс, як часть одёжы, опоясывая человека сохранял вид коло… вид самого красна солнышка поелику значилси и сам оберегом.

Оставшись довольными поясом отрока воины поскидывали с плечей котомки и снаряжение, сложив усё в одно место, да принялись разматывая ужу, внимательно оглядывать её, шоб, значить, не затаилось на ней какой-нить дранной нити.

Покуда старшие были заняты вервью, Борилка снял с плеч котомку, да лук, пристроил их сторонь других вечей, а сам направилси к пропасти. Вон подошёл к краю, и, вставши на каменистой резко обрывающейся меже, посотрел униз. И чичас же душа его тяжко ухнула! да чаво там калякать и похвалятьси, тяперича, кады никто не мочь увидеть аль услыхать его вздох, Боренька сам собе открылси и перьвёл дух. Муторно так всхлипнув и сознавшись, чё ему до зела страшно…

Страшно! Вельми страшно спускатьси тудыличи… удол… к возвышению и мечу!..

Токмо о том он не мог не то, шоб казать, вон пужалси каким-никаким мановением руки, али взглядом выдать свои затаённы мысли.

«Боюсь… я дюже боюсь», — прошептал про себе мальчик и резко оглянувшись зекнул очами у старчих, пужаясь чё его могуть вуслыхать и не пустить. Борила наново вперилси взглядом у бурлящие огненные реки, пущающиеся махонистые пузыри, бъющие ввысь угловатыми струями и вспомнил ту ночь на Купала… Вон будто возвярнулси у тот миг, кады у ночном гае в наступившей торжественной тишине, нежданно чётко различил уханье неясыти, едва слышимое стрекотание сверчка, хруст ломаемой ветки… Ночной ветерок, легохонький и приветливый, донес до него запах леса: сырой, перепревшей листвы; сладких ягодь; свежесть плёска родниковой водицы. Засим мальчик вуслыхал радостны песни жителей деревеньки Купяны: шёпоток гадающих о судьбине крутобёдрых девиц; звонкий смех, налитых силой и молодостью, парней; недовольный плач потревожённых детушок; да глухи удары бубна. Он услышал волю и счастье свово народа, своей зёмли! Ту волю и то счастье, оное како-то зло жёлало вуничтожить, пожрать, погубить. А посем звучный, мужественный глас Крышни произнёс: «Исполнить то, что выпадает на этой стёжке, сможешь лишь ты. Ты не юноша, но уже и не дитя… отрок… Ты пришедший в ночь, на Купала, в лес и нашедший Жар-цвет, имеющий доблестное сердце и храбрую душу можешь вкусить силу Ясуней из рук Бога, и, пройдя той тропой, победить зло!»

«Победить зло!» — вторили словам Бога губы мальчонки.

И припомнились ему ядрёные, покрытые зелёной листвой дубняки, березняки, осинники, рощи, гаи… Хвойные боры пахнущие живицей… Широки, спокойны реченьки полные рыбы… И небесна лазурь с летящим у эвонтой дали тёмно-бурым канюком жалобно кричащим точно канюча аль кляньча чавой-то. Хиииэээ… хиииэээ слышитси таковой зов… И видятся мальчишечке лица: матушки, братцев, сёстричек, сродников, и его, самого меньшого и дорогого Борилке, братика Млада… Младушко… Острой тоской полоснуло сердечко мальчугана, тихонько сице, шоб не услыхали, застенала душенька.

— Борюша, ты готов? — поспрашал мальца, подошедший, Былята и заглянул у лико, ласково проведя дланью по волосам.

Да абие разрушил таки чудны воспоминания, проступающие образы матушки и Младушки. И Борилка тогды подумал, шо ежели вон чичас струхнёт аль не смогёть добыть тот меч… то и впрямь панывичи, идущие на бероские земли и набирающие у свово воинство усё зло и нежить, растопчут, уничтожать не токмо травы, леса, реки и голубое небо. Вони убъють рыбу и того кляньчущего канюка. Вони изничтожать и мать его, и братцев, и сестричек… и его… его — Младушку, коего Борила, скока собе помнил, водил следом, крепко держа за ручонку и сберегаючи от напасти и вупасности.

И тадыка мальчуган вулыбнулси, просиял он тем горящим огнищам рекам, оглядел серебристо взгорье у каковом торчал чудной, спасительный меч, которым билси Асур Индра… которым будять невдолге битьси Асур Валу, и, повертавшись к Быляте, звонко ответствовал: