Сеча за Бел Свет [СИ]

Он встряхнул головой, отчавось пошли волной по ней густы пошеничны волосья, и сделал несколько шагов у направлении одера, слегка пужаясь смутить своей простотой энту купавость, або своей неуклюжестью чё-нить сломать. Вставши посредь ложницы, мальчик огляделси, а Хара ужось закрываючи створки дверей балякал промаж того:

— На одер…на одер извольте возлечь ваше сиятельство. Ведь сколько… сколько веков дожидался он своего властителя, самого потомка досточтенного Велеба и Бога Индры.

— Хара, — сёрдито отметил Борилка и повертав голову гневливо полыхнул очами у сторону полкана. — От ненадоть токмо сице причитать… дожидалси вон… не дожидалси… оно мене то излишне ведать… Ты луче молви, чё можно мене ложитси… али неть?

— Вестимо…вестимо можно ложится, — выпускаючи из перстов ручки дверей, откликнулси торопливо Хара и поверталси к мальцу. — Чичас я помогу вам раздеться. Сыму сапоженьки, рубахоньку, да поясочек и тогда пожалуйте на одер ваше сиятельство, а после принесу кушанья.

— Чавось?… когось раздеть, — возмущённо дохнул мальчишечка, и глазёнки егось вытаращились, васнь ему пришлось нанова узреть злобного змея Цмока нежданно вошедшего у ложницу Индры. — Да-к… да-к…, — задыхаясь закалякал вон, — чё ж я маненький какой… Я вже отрок, и сам собе сапогу сыму… и пояс… и рубаху… А ты… ты ступай Хара. Одначе полкан не двигалси с места, словно днесь окаменел, да не просто обмер, а прям сжалси у собе, враз ставши каким-то маханьким, забито-обиженным. Мальчик узрев таковой испуг, смутилси… да, шоб паче не страшить своим раздражением полкана, глубоко вздохнул, и, просиявши, чуть тише пробачил:

— Поди Хара… поди, я сам привык раздеватьси, а шамать я ноне не буду, ужо оно як вельми вустал. Полкан абие поклонилси, и спешно развертавшись, схватил рукой водну из створ и чуточку её приоткрывши, проскользнул сквозь узку щель, следом резво притворив дверь за собой.

— Фу… — довольно пропыхтел мальчуган, обрадовавшись тому чё, напоследях, осталси один хоть и у таких великолепно-пречудных палатах. И тогды же тронувшись с места неспешно направил свову поступь к одеру, кые доставало настилом и высоким тюшаком ему до стана.

Остановившись подле него, Борилка протянул уперёдь руку да огладил гладко одеяло, подивившись эвонтой мягкости и струящейся нежности холста. Засим вон поднявши, поклал на одер меч, да шагнув к завесам, ощупал и у ту паче плотну холстину.

— Чё ж Индра— лунный иной Ра, — молвил вон обращаясь к покоившемуся на одере мечу, и кивнул ему. — Ты кован самим Богом Сварогом, кован для Асура Индры… а посему и место твоё туто-ва на евонтом одере, каковым жёлал Индра смутить мову душу… Да токмо не так просто мене полошить, оттогось як вельми я люблю свой край и Крышню… Эх! видывал бы ты его…, — расплывшись у улыбке произнёс мальчуган, не сводя взору с меча. — Ужо он такой светлый Бог… не забыть мене его доброту… Да и посим Индра, — мальчик, протянув рученьку, обхватил могутну рукоять да на немножечко приподнял меч ввысь. И у тот же сиг, сорвав с под меча широко, мягко, шерстяно одеяльце, скинул на пол, при том часть подух посыпалась услед за ним. — Ты ему, — добавил отрок, возвярнул меч на прежне место, то есть на одер. — Предку мому, кажи, ежели узришь… Оно то мене никак не можно свярнуть с Солнечного овринга … Ты ж мудрёный меч и творёный самим Сваргом посему должон кумекать, чё род мой…, — и Боренька выпустив из руки рукоять меча провёл по его растительному узору перстом. — Род мой бероский— вон же идёть не от Индры, а от Белуни… от девы той, хупавой, верно, як и матушка моя… Занеже он, Индра, кто? Он— Бог, а я человек… И усё во мене человечье, людское … усё то от неё… от Белуни, от матери моей, прародительницы… утак-то…. Борила убрал руку от меча и отступив от одера назадь, принялси сымать со спины туло и котомку, со стана пояс, днесь ночью спасший ему жизть и своей крепостью пособивший достать должное. Засим усё то снятое он поклал на пол, носком сапога подтолкнул подухи у едину кучу к скинутому одеялу, и, вопосля того, уселси на творёну мешанину свёрху. Медленно и устало вон развязал снурки на голенищах и стащил с ног сапоги, скинул, чуть влажноваты, суконки. Да посем вуставилси смыкающимся взором на свои босы ноги, вжесь не смуглые, а каки-то розовато-отёкшие от трудной дороженьки и той жарыни каковой ноне были подвергнуты. Ищё морг вон обозревал саму таку несравненну ложницу, да вдруг повалилси свёрху на одеяло, подгрёб большущу подуху под голову, и сомкнул очи… Кой-какое времечко он тихочко лежал тама, и унезапно просиявши пробалякал, направляючи говорок тот к мечу: