Сеченов

Впрочем, чему удивляться? В той неурядице, которая царила на Руси, в той обстановке, когда старательно вытравлялось все неугодное жандармам от науки ri мракобесам от правительства, можно ли было ожидать другого отношения к самому неблагонадежному из неблагонадежных ученых?

Если разобраться, быть может, эта мысль приносит ему больше радости, чем само избрание в академию. Что ж, он должен быть благодарен царскому правительству, что ему все-таки не сумели помешать в научной деятельности, хотя всю жизнь только и старались мешать. Спасибо, что его не заставили покинуть Россию, как заставили сделать это Мечникова; что его не изгнали из нее, как изгнали Эрисманна…

Они были знакомы двадцать пять лет, Сеченов и Эрисманн, этот швейцарец, ставший русским ученым и отдавший на служение новой родине все лучшие годы своей жизни.

«Человек этот имел очень большие заслуги перед нашим бедным отечеством. До него гигиена существовала в России лишь номинально, а в его руках она стала деятельным началом против многих общественных недочетов и язв, — вспоминает Сеченов. — Он основал действительно рабочий гигиенический институт, служивший не только науке, но и обществу. Для земской медицины он сделал столько, что в среде земских медиков имя его ставится по заслугам рядом с именем С. П. Боткина и ставится справедливо. Работая не покладая рук, он был прекрасным профессором и нашел время написать обширный и очень ценимый специалистами учебник… Причина, из-за которой его удалили, осталась неизвестной, но, конечно, в силу господствующей у нас по сие время теории неблагонадежности, которая (т. е. неблагонадежность), по словам графа Делянова жене Эрисманна…чувствуется начальством носом…»

Начальство давно уже почуяло «неблагонадежность» Эрисманна — человека, который через своих учеников был связан с русскими социал-демократами и который у себя на родине сам участвовал в социал-демократическом движении. И вот 1 июля 1896 года в благодарность за все, что сделал Эрисманн для русской науки, министр просвещения Делянов в секретном распоряжении увольняет Эрисманна от должности профессора Московского университета. Эрисманн в то время отдыхал в Швейцарии, туда ему и послали уведомление, что он может подать прошение об отставке. Эрисманн отказался — уж если гонят, пусть сами несут позор этого изгнания.

Больше он в Россию не вернулся. Причина, вызвавшая его увольнение, так и осталась неизвестной ни самому Эрисманну, ни его друзьям, ни профессуре Московского университета.

Сеченов был дружен с Эрисманном, и связывали их не только давнее знакомство и личные симпатии — связывала наука. Как раз незадолго до изгнания из России Эрисманна Иван Михайлович задумался над вопросами гигиены труда, области совершенно еще не разработанной.

Занимаясь вместе с Шатерниковым вопросами газообмена у человека, Сеченов вплотную подошел к соотношению физиологического состояния организма в период отдыха и работы. К тому времени из-за границы стали приходить известия о сокращении длины рабочего дня до восьми часов без урона для производства. И это заставило его задуматься: в чем секрет физического утомления человека, когда мышцы его нагружены работой или даже просто ходьбой? И как бы подвести физиологические основы под длину рабочего дня? Быть может, ему удастся доказать на основании опытов и научных заключений, что рабочий день не должен превышать восьми часов, и тем самым облегчить судьбу русского рабочего человека…

Вряд ли он обольщался насчет немедленных результатов, к которым могут привести его труды. Но кто знает — быть может, наниматели пораскинут мозгами и поймут, что им просто невыгодно излишне нагружать рабочего, что от этого производительность труда только страдает?!

Он намечает грандиозную серию исследований по физиологии труда — его последнюю, лебединую песнь.

Ряд лекций и статей — «Физиологический критерий для установки длины рабочего дня», «Участие нервной системы в рабочих движениях человека», «Физиологические основы продолжительности рабочего дня» и, наконец, книга «Очерк рабочих движений человека» — это первые в истории науки работы по физиологии труда.

В предисловии к книге «Очерк рабочих движений человека» Сеченов пишет: «Предмет предлагаемого очерка составляют вопросы о сложных мышечных движениях, при посредстве которых человек производит так называемые внешние работы, т. е. действует силами своих мышц на предметы внешнего мира».

Вот к чему пришел он к концу своей деятельности, посвященной вопросам материалистической психологии: человек воздействует на предметы внешнего мира в процессе труда, и через эти трудовые процессы формируется само мышление.

Такова была его программа-максимум в этой последней задуманной им серии работ. Он не успел ее выполнить, более того — он только начал ее. Но даже этим началом он сумел сделать колоссально много, положив основу совершенно новой отрасли науки — познанию закономерности физиологических сторон трудовой деятельности человека.