Secretum

Стол имел форму подковы. Когда я уже был в его конце и обслуживал гостя, черты лица которого показались мне знакомыми и которого я очень скоро узнал поближе, я вдруг почувствовал быстрый, но очень сильный толчок под руку. Это была катастрофа. Инжир, полетевший в левую сторону вместе с салатом, цветами и «ледяным снегом», попал прямо в лицо и на одежду благородному пожилому господину, которого я уже обслужил раньше. Поднос с громким ударом, словно треснувший колокол, грянулся оземь. Веселый и одновременно возмущенный ропот прошел по рядам гостей. Пока пострадавший дворянин, стараясь сохранить достоинство, собирал инжир со своей одежды, я в панике оглянулся. Как мне объяснить дону Паскатио, главному повару и всем гостям, что это не моя вина, что гость, которого я как раз обслуживал, толкнул меня под руку так, что поднос полетел в воздух? Я смотрел на него, исполненный гнева, но молчал, слишком хорошо зная, что ничего не смогу сделать против него, поскольку, как всегда, виноват только слуга. И тут я узнал его. Это был Атто.

Наказание наступило быстро и незаметно. Через каких-то пять минут у меня в руках вместо подноса уже был один из огромных, тяжелых, словно свинец, горящих факелов, ярко освещавших вечерний стол. Я, застывший и неподвижный, должен был на протяжении всего ужина изображать человека-канделябра. Я готов был лопнуть от злости на Атто Мелани, а мой мозг просто разрывался от попыток понять, почему аббат играет со мной в такую жестокую игру, за что он так наказал меня и поставил под угрозу мою нынешнюю и будущую работу на вилле Спада. Ужин продолжался, и я напрасно пытался поймать его взгляд, поскольку меня поставили как раз за его спиной и мне не оставалось ничего другого, как пялиться ему в затылок.

Превращенный таким образом в последователя Пьера дель Винье, я старался внушить себе, что должен держаться мужественно: ведь было только начало ужина и надо было вооружиться терпением. Только что подали первую перемену горячего блюда: яйца-пашот в молоке, суп со сливочным маслом, ломтики цукатов из лимонных корочек с сахаром и корицей, затем вареную голову осетра с травами, лимонным соком и перцем, в собственном белом соку со вкусом миндаля (по одному куску на каждого гостя).

Жар, исходивший от факела, был просто невыносим, и под моим турецким тюрбаном градом катился пот. «И правильно сделали эти слуги, – сказал я себе, – что сбежали с виллы Спада, чтобы покрутить с крестьянками». Однако в глубине души я отдавал себе отчет в том, что никогда не смог бы пересилить себя и предать дона Паскатио, оставив его в беде в эти трудные дни.

Единственным утешением в этой мучительной неподвижности при невыносимой жаре было сознание того, что я делил эти тяготы с семью другими товарищами по несчастью и, по большому счету, что я был зрителем на этом собрании кардиналов и аристократов. Кроме того, место, где я стоял, было весьма своеобразным, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

Я всячески казнил себя за свою оплошность, как вдруг Атто повернулся ко мне.

– Все хорошо, мальчик, но здесь, где я сижу, так темно, что я будто нахожусь в пещере. Ты можешь подойти со своим факелом поближе? – обратился он ко мне громким голосом и с сердитой миной на лице, как будто я был каким-то мелким, незнакомым ему слугой.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться; таким образом, я встал позади него, и мой факел освещал его часть стола так хорошо, как только мог. Впрочем, она была и без того хорошо освещена.

Что же, ради всего святого, опять задумал Атто? Зачем он только что сыграл со мной злую шутку и снова мучает меня?

Тем временем разговоры за столом вращались вокруг ничего не значащих тем. К сожалению, я не всегда мог видеть говоривших, обреченный на неподвижность. К тому же большинство лиц и голосов в тот вечер были мне еще не знакомы (в следующие дни, однако, мне пришлось узнать почти всех гостей, и весьма хорошо).

– …да извинит меня монсиньор, но только егерю разрешается носить аркебузу.

– Конечно, ваше преосвященство, однако позвольте мне разъяснить вам, что он может поручить нести аркебузу слуге-конюху.

– Ну, хорошо. И что?

– Как я уже сказал, если дикий кабан труслив и не решается вступить в схватку на открытом поле, его убивают из аркебузы. Так было принято раньше в земельных владениях Каэтани, а они самые удобные для охоты.

– Да нет же! Что же тогда говорить о владениях князя Перетти?

– Да простит мне драгоценное общество, я не хочу вызвать ничьего недовольства, однако все это ничего не значит по сравнению с поместьями герцога Браччиано, – поправила говорившего княгиня Орсини, вдова упомянутого герцога.

– Ее светлость, очевидно, имеет в виду земельные владения князя Одескальки, – тихо заметил кто-то холодным голосом. Я посмотрел в ту сторону: это был тот самый аристократ, который после реплики кардинала Дураццо о Папе, сравнившем себя с Понтием Пилатом, не присоединился к общему смеху.