Седая старина Москвы

При императрице Екатерине II старообрядцы-поповцы по случаю моровой язвы в 1771 году исходатайствовали себе дозволение устроить на указанном месте карантин и кладбище для своих единоверцев. Здесь последовательно одна за другой появились три упомянутые большие каменные часовни и несколько каменных и деревянных зданий. Таким образом и основалась большая община, сделавшаяся средоточием всей поповщины. В 1854 году, когда некоторые из членов этой общины пожелали иметь общение с господствующей церковью на правилах единоверия, то одна из часовен, самая древняя[300], по их прошению с высочайшего соизволения обращена в единоверческую приходскую церковь с наименованием «при Рогожском богаделенном доме» и освящена во имя св. Николая Чудотворца с приделом Св. Равноапостольного князя Владимира. С того времени Рогожское кладбище стало все более и более усиливаться и процветать. В Москве кроме кладбища было две единоверческие церкви[301] и только три моленные, а теперь моленных насчитывается 13, где раскольничьи попы служат открыто, ничем не стесняясь и никого не опасаясь. Также увеличилось число попов и дьяконов. В 1866 году в Москве было пять попов и один дьякон, так что тогдашний раскольнический епископ Антоний Шутов весьма часто должен был обходиться в служении без дьякона, а теперь в Москве насчитывается 17 попов и 8 дьяконов. Все это исключительно крестьяне, выходцы из Гуслии — известного гнезда раскола — и по большей части люди или безграмотные, или полуграмотные, умеющие пользоваться обстоятельствами и напускающие на себе лицемерное целомудрие. На самом же Рогожском кладбище при его огромных и величественных часовнях попов и дьяконов имеется целый штат.

Преображенское, именуемое Николаевским единоверческим монастырем. Кладбище это имеет свою длинную, занимательную и поучительную историю. Сделаем ее беглый очерк. В начале XVIII столетия проникли в Москву раскольники, называвшие себя феодосианами, по имени первого начальника своего, дьячка Феодосия Васильева. Они отвергали в своих молениях молитву за здравие государей и не признавали браков. В Москве они жили тихо; но представился случай — и они подняли голову. В 1771 году, как уже говорено не раз, в Москве началась чума. Бедствие это вызвало у феодосианов желание основать в Москве монастырь. Дело требовало большой изворотливости, хитрости и, разумеется, пожертвований. Чтобы удобнее достигнуть своего намерения, феодосианы прибегли к светскому правительству и просили под видом усердия и любви к ближним дозволить им устроить карантинный дом с кладбищем, на построение которого от казны ничего не требовали, обещаясь все сделать на свой счет. Все это было дозволено, и отведена была земля в селе Преображенском при речке Хапиловке, которая и стала им служить Иорданом во время крещения и перекрещивания в свою секту. В самое короткое время был построен огромный дом со всеми службами под видом вспомоществования бедным и осиротелым от мора, было объявлено, что «таким де лучше жить у нас, нежели в казенных карантинных домах». Но в действительности это была не более как одна лишь приманка. Народ, узнав об этом, набежал из Москвы, спасаясь от чумы, в великом множестве в новую обитель, так что даже все сараи, чуланы и шалаши едва могли вмешать в себя больных; многие валялись на кладбище, на холоде. Строения кладбищенские для новоприходящих росли, как говорится, не по дням, а по часам. Осиротелые разного звания москвичи, оставляя свои дома, прибегали в обитель толпами, принося с собой деньги и имущество, которые вместе с жизнью вручали лжеучителям. Для перекрещивания были поставлены всюду купели, кадки и чаны, и всех крестили без различия. Иных в воду погружали насильно, и только Богу одному известно, сколько таких новокрещенцев вынуто из воды Хапиловского пруда и чанов бездыханными. Таким образом, феодосианы под именем кладбища основали в Москве свой монастырь, который по окончании моровой язвы устроился и расположился по своему вкусу. Всему этому делу главным руководителем был богатый подрядчик Илья Алексеевич Ковылин, человек умный и решительный. Так как для нового монастыря недоставало устава, то он добыл его из других раскольничьих скитов. Недоставало старинных образов — он и тут нашелся. Ковылин жил на Неглинке близ Кузнецкого моста в приходе церкви Анастасии Узорешительницы[302], в которую хоть никогда молиться и не хаживал, но знал, что церковь эта при благолепии своем от старинных строителей снабжена прекрасными, дорогими, большими древними местными иконами, подобными тем, какие находятся в московском Успенском соборе.