Седая целительница

— Заприте в бане. — Спокойно уронил Вацлав, брезгливо рассматривая старушку с бешенными глазами. — Она напала на жену альфы при всех. Горан лично разберется с ней.

— Надумал избавиться от меня, паршивец?

Хрипло зашипела змеей старуха, пытаясь вырваться с рук подошедших к ней волков.

— Проклену, Вацлав, тебя и твоих детей! Всех вас проклену! И тебя, белая сука! И тебя! Не понесешь ты от Горана, клянусь своей жизнью.

— Тогда можешь копать себе могилу. — Хмыкнул Мороз, шагнув вперед, напротив Снежки. — Как ты, племяшка? А твой пузожитель?

Глава 26

— Ты уж извиняй, милая, своего дядьку. Не ведал я, что в тайне держишь свое положение.

Растерянно поскреб затылок огромный беловолосый воин. Краем глаз наблюдая за застывшим у дверного проема Вацлавом, что не сводил с нас внимательного взгляда. Друг Горана еще не отошел от новости, то и дело растерянно теребя бороду.

И наотрез отказался покидать зал и оставлять меня с Морозом наедине, после услышанного тем паче.

— Да ничего. — махнула я рукой, улыбнувшись краем губ. Не в силах оторвать взгляд от этого крупного мужчины. Высокого, с длинными белыми причудливыми косами до пояса. Легкая горбинка на массивном носе, аккуратная белая борода, густые брови, широкая улыбка. И чистые, добрые глаза. Голубые, как у меня.

Смотря на него, я ловила себя на детском, забытом желании — увидеть папку.

— Скажите, а мой отец… Он похож на вас?

Вырвалось у меня на выдохе, как само собой разумеющееся. Я поздно прикусила язык, тут же растерянно повела плечами, отводя пристыженно взгляд. Да только дядька Мороз не позволил, мягко ухватил мозолистыми пальцами за подбородок, заставляя глянуть на него.

— Ты безумно схожа на своего батьку, милая. Красавицей в мать уродилась, а норовом в отца. Ледяной ум и стальная воля. — Что-то внутри защемило от этих слез, я тут же сморгнула непрошенные слезинки и попыталась улыбнуться. — Хотя и матушка твоя тоже может задать жару.

— Это она может. — все-таки улыбнулась я и на миг прикрыла глаза. Когда широкая ладонь отпустилась на мою макушку в легкой ласке.

А потом соскользнула ниже на плечи, и дядька Мороз сгреб меня в свои объятья. Слезы потекли по щекам, стоило уткнуться носом в широкую крепкую грудь, пахнущую травами и чистым снегом.

— Ты прости нас, Снежинка. Богами молю, прости дурных. — прошептал он в мои волосы на макушке, обняв сильнее. — Не уберегли мы тебя ни при рождении, ни сейчас. Отдали черным, даже не повоевав. Предали. Бросили.

— Что случилось, того не вертать. — шепнула я тихонько в его грудь, а сама разомлела, как котенок под боком матери. В руках сильного дядьки не хотелось самой быть сильной, бесчувственной, мудрой и правильной. Хотелось побыть ребенком. Не хотелось воевать. А пожаловаться на весь мир и на миг забыть о всех своих горестях.

Не знаю, сколько мы так простояли — обнявшись. Только Мороза уже ждали свои собратья на дворе. Ему надобно было в поселение белых вернуться, а не со мной беседы вести. Но не спросить о матушке я не могла.

— Как маменька моя? Здоровиться ли ей?

— Здоровее всех Любава, — пригладил усы дядька и улыбнулся краем губ, вспомнив забавный случай, видно. — За полдюжины жр… кушает, всю стаю строит. И на Буране отыгрывается.

— Двойню нести не веточку разломить. — пожурила я дядьку, встав на защиту родительницы.

— А я че? — тут же миролюбиво вскинул ладонь перед собой волкодав. — Я и не против, да только Буран точно облысеет, пока она разродиться.

Спрятав улыбку, я отошла немного назад, пытаясь запомнить каждую черточку лица родного дядьки. Кто знает, когда еще свидимся?

Будто прочетав мои тяжелые думы, мужчина широко растянул губы в ухмылке, потрепав меня своей лапищей по макушке.

— Свидимся еще, милая. И не раз. Ласкана, женушка моя, меня придушит, аль я вас не познакомлю. Да и братец у тебя двоюродный есть. Сынок мой Воята. И другого дядьку своего познать должна — Благояра. Батьку опять-таки. Большая у нас семейка.

— Сын-то твой должен быть старше меня, — пошутила я. — Не женат еще?

— Успеется. — фыркнул Мороз, довольно сощурившись. — Только десять весен. Подрастет и женится. Был бы Урсан жив… — Отблеск боли отразился в мужских глазах, бесконечная грусть заблестела на их дне. — Первенец наш с Ласканой, он с тобой одного возраста был бы. За девками уже бегал бы. Ну ладно, будет нам разговоривать. Вертаться мне надобно, милая.

Сбросив липкую грусть, дядька сново шагнул ко мне и крепко сжал в объятьях, оставив отеческий поцелуй на макушке.

— Ты главное не забывай, что бы ни случилось. К нам вертайся. Есть у тебя дом и семья. Примем и защитим. И тебя и ребенка. Усекла?

— Усекла.

* * *

— Не надобно Горану знать о том, что случилось. Разозлится, дров наломает, покалечит, а то гляди и кого порешает.

Как бы между прочим заметил Вацлав, пока провожал меня в мой терем. Что-то в этом духе я от него и ожидала. Чем-то он напоминал мне паука, плетет свои нити, паутину. Кидается с деревца на деревце, ловит и медленно отравляет свою добычу. Только сдается мне, что запутался Вацлав в собственной паутине.