Седина в бороду

Она застенчиво взглянула на него из-под полей новой шляпки. Девушка выглядела просто прелестно, изящное платье лишь подчеркивало достоинства ее фигуры, от которой исходила энергия юной женственности. Встретившись с его восхищенным взглядом, Ева отвернулась и спрятала лицо в ладонях.

– О, Джон, – прошептала она, – почему ты так смотришь на меня?

– Прости, дитя мое, – он не мог отвести от нее глаз, – но это такое чудесное превращение!

– Правда, Джон?

– Без сомнений!

– В самом деле, – вздохнула она, – я чувствую себя в этом наряде такой грешницей! Я знаю, мне не следует забываться, но эти вещи так прекрасны, что… Они мне нравятся, Джон, увы! Я тщеславна! Как ты думаешь эта изысканная одежда способна изменить сердце и душу вместе с внешностью?

– Иногда такое случается, Ева, но это не твой случай.

– А теперь скажи мне правду, Джон, мне идет этот наряд?

– Да, – с улыбкой ответил он. – Конечно, да.

Она наклонила голову и робко осмотрела себя, сэр Мармадьюк с восхищением любовался, как кокетливость шляпки и платья оттеняют природную скромность девушки. – Мне все кажется, что это не я, Джон, – тихо прошептала Ева-Энн, – а какая-то важная дама, которая сроду не доила коров и не знает, как выглядит сбивалка для масла. Мне кажется, что изменилась не только я, но весь мир вокруг, даже ты, Джон! – Потому что я глазею на тебя? Прости меня.

Сэр Мармадьюк как-то странно рассмеялся и отвернулся. – Я полагаю, ваша милость проголодалась? – спросил он подобострастно. – Присаживайтесь. – На траву?! – испуганно воскликнула девушка. – Но я ведь испачкаю это чудесное платье! – На мое пальто, сударыня. Если ты нарежешь хлеб, я… Ох! Я забыл про соль и перец! Старый дурак! – Зато не забыл про зеркало, Джон! Да и зачем соль тому, кто действительно голоден?

Они принялись за еду, и она им показалась восхитительной даже без соли и перца. А пока они ели, между ними произошел следующий разговор.

Ева. Интересно, скоро ли мы доберемся до Лондона?

Сэр Мармадьюк. Меня этот вопрос тоже занимает. Хочешь еще говядины?

Ева. Нет спасибо. А далеко до Лондона?

Сэр Мармадьюк. Довольно прилично.

Ева (мечтательно). Ты там часто бываешь, Джон?

Сэр Мармадьюк (весьма решительно). Нет!

Ева. Но почему?

Сэр Мармадьюк. Я предпочитаю сельское уединение. Однако, если мы постараемся, то доберемся до Лондона за четыре-пять дней.

Ева (тихо). О! Так скоро!

Сэр Мармадьюк. Я сказал, если постараемся… Нельзя ли попросить тебя отрезать еще один кусочек этого замечательного хлеба?

Ева (склонившись над караваем). Я не могу идти все время в этом прекрасном платье, Джон.

Сэр Мармадьюк. Ерунда, Ева. Так тебе очень хочется поскорее попасть в Лондон?

Ева. Нет, Джон, уже не очень.

Сэр Мармадьюк. А как же Воксхолл?

Ева. Не такое уж это и счастье – увидеть Воксхолл.

Сэр Мармадьюк. Отчего такая перемена, дитя мое?

Ева. Я… я поняла, что, как и ты, предпочитаю сельское уединение.

Сэр Мармадьюк. Так значит, ты будешь не против, если мы вдвоем побродим по безлюдным сельским краям?

Ева (подняв на него сияющие глаза). Нет, Джон!

Сэр Мармадьюк. Тогда нам следует поскорее раздобыть лошадь.

Ева (изумленно). Лошадь?

Сэр Мармадьюк. Она понесет твою палатку, дитя мое.

Ева. Но у нас нет никакой палатки, Джон.

Сэр Мармадьюк. Именно поэтому ее необходимо немедленно приобрести. А кроме того нам нужны котелок и еще целая куча других крайне необходимых в дороге вещей. Поэтому нам и пригодится лошадь.

Девушка внезапно расхохоталась и столь же внезапно опять посерьезнела.

– Ах, Джон, – вздохнула она, – мой добрый друг Джон, ты так внимателен и добр ко мне.

– Ева-Энн, – беспечно откликнулся наш герой, – истина состоит в том, что я ненавижу таскать на себе тяжелую поклажу, такую, как, например, этот мешок.

– Его могу понести я, Джон. И палатка мне совсем не нужна.

– Может и так, но с ней все же будет гораздо удобнее.

– Ты самый настоящий друг, Джон, если бы я была твоей…

– Ты бы понесла мой мешок?

– Я бы получше узнала тебя, Джон, мне так хочется делить с тобой все твои тревоги и радости. Твой взгляд часто бывает так печален, и меня это очень огорчает. Что тебя печалит, Джон?

– Я сам.

– Ах, Джон, не смейся надо мной.

– Боже упаси! Я и есть основная причина собственного беспокойства, дитя мое. Я привык винить всех и вся вокруг: обстоятельства, друзей, врагов, всех, кроме самого себя, но эта черта вообще свойственна людям.

– Может, ты влюблен, Джон? И любовь твоя безответна?

– Нет-нет, от этой беды я, к счастью, избавлен.

– А ты когда-нибудь любил, Джон?

Сэр Мармадьюк вздрогнул, бросил хмурый взгляд на нож, пальцы его судорожно сжали рукоятку, но в следующее мгновение он поднял глаза и прочел во взгляде девушки такую нежность, что на какое-то время привычная холодная сдержанность покинула его.