Седина в бороду

- Вот именно! - сэр Мармадьюк потрепал его по холке. Так что давай поищем таверну.

В этот момент Ева резко развернулась и бросилась обратно.

- Джон, - испуганно крикнула она, подбегая, - Джон, мы должны вернуться.

- В самом деле? Почему же?

- Я потеряла кошелек, а в нем были все мои деньги!

- И много?

- Очень много! Все, что у меня было. Гинея, шиллинг, два шестипенсовика и один четырехпенсовик!

- Весьма прискорбно, но не стоит печалиться...

- Какая же я растяпа!

- Вовсе нет. Ты, наверное, выронила кошелек, когда спасала мою жизнь. Гинея - совсем небольшая цена за жизнь человека, пускай даже столь немолодого, да что уж там, попросту дряхлого, как я. Давай лучше продолжим наши поиски хлеба насущного.

- Потерять столько денег! Я осталась без гроша!

- Ну и что, ведь у нас еще есть деньги. Уж в чем-в чем, а в презренном металле мы недостатка не испытываем.

- Ты так богат? Разве Джон Гоббс...

Тут она замолчала и быстро пошла вперед. Грудь ее бурно вздымалась, щеки горели, а взгляд был устремлен на ближайшую рощицу. Вдруг зашелестела листва, затрещали ломающиеся ветки, шум становился все громче и громче.

- О, Боже, - прошептала девушка, - О, Боже...

Сэр Мармадьюк бросил повод Горация, и приобняв одной рукой напрягшуюся Еву-Энн, другой крепко сжал почесыватель.

Вскоре из густых зарослей показался старичок. Он выглядел удивительно древним, что не мешало ему быть до крайности жизнерадостным. Опираясь на посох, он кивал и улыбался нашим героям самым дружеским образом.

- Все в порядке, приятель! - приветливо проверещал старичок. - Не обращай на меня внимания и продолжай обнимать свою красавицу, ведь я всего лишь старик! Но, видит Бог, глядя на вас, я и сам становлюсь молодым! И если ты решишься поцеловать свою милую, я буду только рад, ваш поцелуй согреет мое стариковское сердце. Мне самому уже давненько не доводилось целовать хорошеньких девушек, но я люблю посмотреть, как это делают другие. Любовь это цветы и тернии, огорчения и радости. Любовь приводит к свадьбе и детям, к заботам и тревогам, к печалям и хлопотам. Но любовь - это и блаженство, и утешение, и радость. Так что целуй свою красавицу, приятель, и не обращай на старика никакого внимания. Да к тому же я уже ухожу. Пора обедать. Но поцелуй куда лучше самого превосходного обеда. Счастья вам, дети мои!

Старик весело взмахнул посохом и заковылял прочь. Ева расслабилась, она глубоко вздохнула и спрятала пылающее лицо в ладонях.

- Бедное мое дитя, - сказал сэр Мармадьюк, ослабив объятие, - покуда я жив, ты не должна никого и нечего бояться, я не дам тебя в обиду.

- Причем тут я? - Она удивленно взглянула нашего. - Мне страшно за тебя, Джон. Только за тебя! Как подумаю, что тебя в любую минуту могут схватить, посадить в тюрьму... Поэтому я и иду дальше, ведь нужно присматривать за тобой, помогать тебе, утешать тебя. Я хочу разделить с тобой, если понадобится, все, даже тюрьму. Ведь я...

Она всхлипнула и уткнулась в его грубый сюртук. Он мягко обнял девушку. Капюшон упал с ее головы, шелковистые волосы щекотали ему щеку, совсем рядом находились мягкие губы, нежный овал лица...

- Энн, дитя мое! - прошептал сэр Мармадьюк.

- Нет. - Голос ее звучал глухо. - Увы, увы, но я не дитя! А ты, Джон, такой благородный, такой храбрый и ласковый. Другого такого не сыскать на всем белом свете.

Он слышал, как бьется ее сердце. И вдруг радость от близости этого молодого и прекрасного тела лишила его разума; желания, доселе подавляемые и сдерживаемые, вырвались на волю. На какое-то мгновение из безмятежного и спокойного человека он превратился в пылающий факел. Оковы вдруг пали. Совсем рядом ее волосы, ее губы, ее лицо. Он прижал девушку к себе еще крепче, коснулся губами волос.

- Ты всегда так уверен в себе, Джон, так надежен. Ты так добр и благороден, что я сама стала лучше!

Сэр Мармадьюк усилием воли заставил себя поднять голову.

- Храни тебя Господь, Ева-Энн!- сказал он хрипло.

Он отвел в сторону взгляд, полный неутоленного желания, и мягко отстранился. Ева-Энн смущенно привела себя в порядок, и они отправились дальше. Довольно долго они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Через некоторое время девушка резко остановилась. Сэр Мармадьюк, следовавший чуть позади, все еще не мог оторвать глаз от ее сияющей красоты, ему казалось, что Ева-Энн стала еще прекраснее. Девушка, встретившись с ним взглядом, густо покраснела и опустила ресницы. Какое-то время они стояли друг перед другом, не произнося ни слова. Наконец сэр Мармадьюк прервал странное молчание:

- Ева, - голос его звучал все еще хрипло, - почему ты остановилась?

- Остановилась? - переспросила она, словно не понимая, - так... из-за Горация, Джон. Куда ты его подевал? Где он?

- И впрямь, где? Похоже, я забыл о бедном создании.

Они повернули назад и вскоре обнаружили очень довольного собой осла, уютно устроившегося в зарослях чертополоха. Сэр Мармадьюк подобрал повод.

- Джон, давай пойдем вон по той тропинке.

- Почему именно по ней?