Седьмая печать. Глава 1. Первая печать (СИ)

- Подберите выживших, примите капитуляцию этих... ошметков.

- Да, милорд!

- Меня не беспокоить.

Ситх неторопливой поступью направился прочь с мостика. Адмирал проследил, как он исчез за дверью, облегченно выдохнув. Потусторонний холод, сопровождающий воина, рассеялся в пространстве, позволив спокойно вдохнуть и расправить плечи. Давно забытые ощущения, по которым Пиетт иногда скучал, выживая на дне общества, а потом в штрафных батальонах.

Он вспоминал другого воина, от которого исходила такая же аура, и славные дни своей карьеры. Впрочем, сейчас грех жаловаться. Однако, стоит обдумать щедрое предложение милорда. Пиетт хорошо умел выживать в обществе наделенных сверхъестественными способностями, а еще он неплохо понимал психологию таких, как Старкиллер, как бы это ни казалось странным.

С этим обещанием все не так просто. Новый милорд отличается от старого. Он не так прямолинеен... Каждый поступок Старкиллера, каждое слово, каждый жест несут в себе скрытую информацию, двойное, а то и тройное дно. С тех пор, как Пиетт вернулся в строй и попал под командование ситха, каждый прожитый день напоминал опасную игру, ведущуюся по неизвестным окружающим правилам, имеющую непонятный смысл и неведомые остальным цели.

Пиетт чувствовал себя живым и бодрым, видимо, ему не хватало того взрыва адреналина, который сопровождал время, проведенное в обществе воина. Было страшно до ужаса, но и... до ужаса интересно.

Что ж... Ему есть о чем подумать. И не только о перспективе командовать вторым "Палачом". Мужчина отдал необходимые распоряжения, покосился на выход и замер, продолжая размышлять над предложением ситха. "Палач"...

Вновь вступить на его борт... Да, это будет не тот самый корабль, его двойник, но эта несбыточная мечта горела в сердце Пиетта долгие годы, помогая пережить время, проведенное в рядах разжалованных.

Там, в бараках штрафников, бывший адмирал часто вспоминал свою службу на СЗР, Вейдера... Много размышлял о том, что же на самом деле произошло в тот страшный для Империи день. Даже потом, когда у него снова появился доступ, он так и не смог найти никакой точной информации. Кто-то заботливо все подчистил, пришлось довольствоваться слухами и редкими воспоминаниями немногих выживших.

Единственное, что было известно, что Император погиб, Вейдер тоже, Люк Скайуокер выбрался живым, но его удача не продлилась долго. Вскоре парень исчез, его путь затерялся, и концов так и не удалось найти. То ли погиб, то ли просто ушел куда-то... Неизвестно. И эта неопределенность также наводила на разные мысли.

Лежа в бараке, Фирмус вспоминал тот день. Сдавшийся повстанец. Что заставило врага Империи и лично Императора прийти? Добровольно? Какая причина могла быть настолько побудительной? Пиетт лично конвоировал его к Вейдеру, он отметил спокойствие парня и то, как гудел вокруг него воздух. Словно возле источника энергии... Жуткое ощущение.

Пиетт не обольщался. Имея перед глазами пример Темного Лорда, Фирмус отлично понимал, что если джедай вздумает уйти - задержать его они не смогут, не та весовая категория. Парень позволил надеть на себя наручники, которые, как все отлично понимали, были не более чем фикцией, он позволил себя вести, а штурмовики опасливо отодвигались подальше от пленника, повинуясь инстинктам.

Уходя, Пиетт обернулся, запечатлев в памяти джедая и ситха, замерших, ведущих безмолвный диалог. От этой сцены, от их затянутых в черное фигур перло такой жутью, что только многолетняя выдержка и вбитая в подкорку дисциплина не позволили адмиралу сорваться на бег.

А потом пришлось спешно спасаться с гибнущего корабля, кругом царили ад и хаос, еще долго приходившие к мужчине в кошмарах. Его жизнь круто изменилась, приобретя еще большую неопределенность после попадания в штрафную роту. Он не знал, что это был его счастливый билет.

Уже гораздо позже, когда Пиетт вновь поднялся на борт корабля, когда вновь надел мундир, когда снова прикрепил планки, к нему пришли другие кошмары, в которые превратились совсем другие воспоминания. Пиетту часто снилось, как их однажды выстроили на огромном плацу. Смертники, просто мясо, как их презрительно именовали надзиратели.

Они стояли ровными рядами, не смея шевелиться и дышать слишком громко. Неожиданно показались рассыпавшиеся полукругом гвардейцы, одетые в черное: чей-то почетный караул. Они расступились, мужчина, закованный в доспехи, неторопливой походкой направился вдоль шеренг. Он шел, размеренно стуча подкованными сапогами, изредка указывая рукой то на одного штрафника, то на другого, их тут же выдергивали из строя и препровождали под надзор конвоиров.

Пиетт с тоской думал, что ничем хорошим это не кончится: вариантов было много, и все невеселые, начиная с расстрела и заканчивая использованием их в качестве учебных пособий... И такое бывало, как говорили. Стоящий рядом собрат по несчастью задрожал, а Пиетт только стискивал сложенные за спиной руки, глядя перед собой.