Седьмая печать

— Временные трудности, — заметил не без оптимизма подполковник. — Возводится новое здание. Скоро вам станет просторнее, — он бросил на Бегаева, понуро сидящего перед ним, быстрый оценивающий взгляд. — И вообще: не падайте духом. Вы так молоды! Вся жизнь впереди. Мечты, надежды... Я тут подумал недавно о вас, и пришла мне в голову мысль, какую, пожалуй, можно внести в собрание афоризмов: великие вещи делаются в юности, а плоды этой деятельности пожинаются в старости.

— При чём же здесь я? — не понял Бегаев.

— А вы послушайте... Вы, Вадим, даже удивитесь, — под подполковником опять жалобно скрипнул стул. — Я понимаю вас, и именно это вас должно удивлять — понимание моё. Так?.. Понимание врага, как вы думаете. Но я вам не враг, и вы в этом скоро убедитесь. Вы действуете в верном направлении и цели ставите перед собой высокие и благородные. Вы только в методах и средствах допускаете ошибку... Будь я такой же молодой, как вы, я тоже ставил бы перед собой цель достижения всеобщего народного счастья, я бы тоже рисовал в мечтах светлое будущее для всего народа, который настрадался за многие века деспотизма и самодурства власть предержащих, я бы тоже исповедовал идеи братства и всеобщих равных возможностей.

Бегаев поднял на него удивлённые глаза; его губы скривила недоверчивая улыбка:

— Почему же вы сейчас не ставите перед собой такую цель — на своём месте?

— А вот ставлю! — едва не весело воскликнул подполковник. — Ставлю! Именно в данный момент что я делаю, как вы полагаете? Пытаюсь наладить между нами доверительные отношения. Чтобы потом уже вместе решать, как нам быть. И чтобы вы мне поверили, призываю вас: вы, молодой человек, полный сил и благородных мыслей, в начале жизни своей совершите великое дело — остановите кровопролитие. Кому это нужно, чтобы мы, граждане одной страны, не худшие, заметьте, граждане, а зачастую лучшие из лучших, талантливые, могущие принести государству очень много пользы при достойном применении своих способностей, могущие быть гордостью нации, истребляли друг друга? Это кровопролитие, а по сути гражданская война, только внешнему врагу и на руку. Остановите же кровопролитие! Именно вы.

Вадим Бегаев был совершенно сбит с толку, смотрел на Ахтырцева-Беклемишева вопросительно:

— Как же я кровопролитие остановлю? Сидя здесь... Выпустите меня, тогда и...

— За этим дело не станет, — отмахнулся Ахтырцев-Беклемишев. — Потерпите несколько деньков. Не ради общения со мной, как вы понимаете, а ради великой идеи. Мыс вами сейчас договориться должны. В принципе. Наметить общие цели, оговорить возможные методы — приемлемые, бескровные и действенные. Мы должны прийти к согласию о сотрудничестве...

Бегаев просветлённо заулыбался:

— Э, нет, господин хороший! Ни о каком сотрудничестве с вами я говорить не намерен. Это вы лукавите. Это вы не за того меня приняли.

— Упаси бог, Вадим! — вскинул руки подполковник. — Я вас вовсе не в шпионы зову, не в наушники. Я пробую начать говорить с вами на одном языке. Думаете, я ваших вдохновителей не знаю, духовных отцов? Если говорить здесь начистоту, — подполковник с некоторой опаской покосился на дверь и понизил голос, — я не меньший социалист, чем вы; а может, даже и больший. Не верите? А вот, в отличие от вас, я Чарлза Дарвина читал, о котором ваши духовные наставники весьма высокого мнения. И со многими идеями его согласен. Или Марксов «Капитал»... Вы осилили его? У меня в том есть сомнение. Образование у вас какое? Курс гимназии?.. А я работал с названным трудом активно. Не на ночь глядя полистывал. С карандашиком в руке читал, с nota bene на полях. И из Плеханова я читал. И даже лично знаю профессора Лаврова[39]. И что, спросите вы... Идеи их мне понятны и близки. Дух их — это и мой дух. Идеи их, скажу я вам, достойны воплощения в действительность.

От понурости Бегаева не осталось и следа, в глазах появился свет надежды:

— Но я-то что должен сделать? Как вы это видите?

Ахтырцев-Беклемишев покачивался на стуле, и стул скрипел:

— Я вас отпущу. Завтра, послезавтра. Сегодня. Когда хотите, — скрип-скрип, скрип-скрип. — А вы приведите ко мне Златодольского, — скрип-скрип. — Для дискуссии, для создания союза — в принципе, — скрип прекратился, подполковник замолчал на минуту, с гримаской сомнения на красивом лице побарабанил пальцами по столу. — Нет, Златодольский, пожалуй, не подойдёт. Не тот человек. Циник. Не гибкие мозги.

— Вы что же! Так хорошо знаете его? — поразился Бегаев.

— И Скворчевский вряд ли подойдёт. Фанатик. Лоб расшибёт, но дальше внушённой ему мысли не подумает. И злой. Дай ему возможности при гарантии безнаказанности — таких дров наломает, что дух Тамерлана возопиет или дух любого другого жестокого воителя древности.

Вадим Бегаев пожал плечами:

— Мне тоже казалось, что он злой.

Подполковник едва приметно, только краешками губ, улыбнулся: