Седьмая жена инквизитора

Кто-то, кажется, Эмма, забормотал молитву. Кто-то всхлипнул. Кот продолжал выбиваться из чужих рук, но на этот раз требовал, чтобы его выпустили, а то ему ничего не видно. Вкус живь-травы разлился по моим губам, и в далекой глубине я услышал биение сердца.

Чары разрушались и зимний ветер развеивал их по миру. Среди мороза и снегов вдруг проступил тонкий запах цветущих вишен, послышалось бойкое журчание ручьев, пролегли лучи весеннего солнца.

Тот, кто до этого никогда не слышал моих слов, наконец-то внял мне и ответил, что всегда был здесь, со мной.

Кайя шевельнулась и открыла глаза.

Глава 28

Кайя

Была ведь зима? И мы с Куртом отправились на праздник, посвященный Белиране, вот и платье на мне то самое, которое я надела. Кажется, мы танцевали, кажется, откуда-то над нашими головами возник венок из омелы, и Курт поцеловал меня… Была зима, я твердо это помнила — но откуда среди зимы мог взяться невесомый аромат вишен и тепло солнца на щеках? Откуда среди снегов, метелей и морозов могла вдруг возникнуть весна — настоящая, живая?

Я ведь тоже была жива. Тьма и беззвучие, в которых я кружила, отступили в тот момент, когда я поняла, что Курт по-прежнему меня целует — нежно, трепетно, словно потерянную и обретенную возлюбленную.

Я открыла глаза — Курт отстранился от меня, ободряюще улыбнулся, словно хотел сказать, что все наконец-то стало хорошо. Нет, это не бальный зал, в который мы входили — это моя комната в доме Курта.

А народу-то в ней! Целый отряд инквизиции, вооруженный до зубов — от офицеров так и веяло тяжелой, подавляющей магией, у меня даже голова заныла. На запястьях дворецкого Уильяма застегнули наручники, и я увидела, что Манфред выглядывает из-за спин с опасливым видом. Когда наручники защелкнулись, оборотень с одобрением качнул головой.

— Так тебе и надо, вредитель! — пробормотал он и на всякий случай отступил в коридор, чтобы и его не загребли за компанию.

Значит, это был Уильям… На мгновение мне сделалось так холодно, словно я рухнула в прорубь с головой.

— Пустите! Пустите меня! — Евтей запрыгнул на кровать, отпихнул от меня Курта и принялся бодаться, мурчать и урчать, всем своим видом показывая, как он счастлив. — Вот как! Вот как все хорошо! Живая! Я тебе свой шарик отдам, только ты смотри, больше не вздумай! Сейчас оклемайся и творога мне неси, а то я от переживаний даже похудел!

— Вот и сила истинной любви, — Курт улыбнулся, но он был бледен, и было видно, что разоблачение мстителя далось ему нелегко. Он волновался за меня, он так много пережил за эти часы моей фальшивой смерти…

Мы победили. Его план сработал — мститель был разоблачен, а значит, скоро от летунницы в груди моего мужа по отчаянию не останется и следа. Когда знают создателя порчи, то могут ее уничтожить: Курту осталось потерпеть совсем немного.

Потом мы спокойно будем жить дальше, я напишу книгу о нашем приключении, как и собиралась — неужели наконец-то можно вздохнуть с облегчением и встречать новый год, зная, что в следующем и во многих новых годах у нас все будет хорошо?

Наш брак отчаяния станет самым обычным браком. Кажется, совсем недавно я думала о таких вот редких случаях и предположить не могла, что и со мной такое случится.

Но… мстителем был Уильям? Нет, поверить невозможно. Я вновь замерла от накатившей волны холода — дворецкий смотрел на меня без ненависти, с какой-то глухой печалью. В нем была лишь тоска и тьма. Его путь подошел к концу, и он ни капли не жалел о том, что прошел его. Ему не жаль было ни Курта, ни шестерых погибших девушек — сейчас, когда я смотрела на Уильяма, он казался мне настоящим воплощением зла.

Теперь уже не надо было притворяться. За привычным обликом старого дворецкого проступило чудовище — очень темный, очень опытный маг, переполненный ненавистью и желанием отомстить. У меня шевельнулись волосы на голове, когда Уильям позволил мне заглянуть под его маску: я увидела бескрайнюю степь, черных бабочек, которые облаками кружили над травой и молодого колдуна, который поймал несколько, чтобы показать дочери — его обожаемая юная волшебница обожала такие чудесные вещи.

И потом он мстил Курту за ее смерть на костре. Умирающая Анжелина выкрикнула свое проклятие, и отец понял, что должен делать дальше.

— Да, — кивнул Уильям, отвечая на все вопросы, которые я могла бы задать. — Да, это именно я запускал в вас заклинания, миледи. Сегодня вам следовало умереть от его руки, как и моей дочери.

То, что он говорил привычным спокойным тоном старого дворецкого, было таким жутким, что мне хотелось зажмуриться. Закрыть глаза и больше никогда не видеть этого страшного и несчастного в своем отчаянии человека.

Курт махнул коллегам, Уильяма вывели, и на какое-то время в комнате воцарилась радостная суета. Эмма принесла чай, кот свернулся у меня на коленях с таким видом, словно собирался лежать так вечно, а Манфред даже пальцем погрозил:

— Вы, миледи, это, вы не это! Больше чтоб никогда такого! Я ж так перепугался, чуть не полинял весь!