Седьмая жена

– Он в Голду влюблен. Все ей прощает. Она – отчаянная. За ней следит Агентство. Она водится с русскими. Даже была в посольстве. Ездила в Вашингтон. Она героиня. Ей цены нет. Двадцать тысяч – мало. Сто давай. Двести. Полмиллиона. Почему не миллион?

«Ничего здесь не изменилось, – подумал Антон. – Ничего. Антикварный магазин, кафе „Доминик", протесты. Стук теннисных мячей на кортах. Стриженные ежиком морячки, раз в год заполняющие вечерние улицы. Как визитеры из старинных фильмов, где все было только черно-белым, добро-злым, храбро-трусливым. Как будто приезжают проверить, стоит ли еще эта беспечная гуляющая толпа того, чтобы защищать ее где-то там, в далеких морях, бронированными крейсерами, юркими ракетами, тонкими, торчащими из-под белых рукавчиков руками».

– Что это за поездки в посольство? Какие русские? Вы сами-то их знаете?

– Здесь их сейчас много. Учатся и преподают. Культурный обмен. Обмен знаниями. И еще чем-то. Чем нельзя меняться. Но трудно провести черту. Какой-нибудь фотоснимок. Чертеж. Ксерокопия. Каждый хочет подзаработать. Ведь это лучше, чем наркотики. А русские платят. И потом, им нужно отправлять. Но почтой плохо. Они не доверяют. Так привыкли. А Гол-да все ездила в Вашингтон. К вашей второй жене. И они ее попросили. Раз, другой. Сначала она не знала. Письма семье, детям – так они ей говорили. Потом она стала догадываться. Испугалась. Но они уговаривали. Вот это последний раз. И еще. И еще. А если нет, то они про нее расскажут. Но потом здесь арестовали одного американца.

– Не американца, а гавайца, – вставил Пабло-Педро.

– Разве это не все равно?

– Гавайи – оккупированная страна. Придет время, мы ее освободим.

– Хорошо. Пусть гавайца. И тогда один русский сразу исчез. Уехал болеть домой. А другой русский сказал ей, что ей тоже надо уехать. Потому что тот гаваец ее знал. И это называется прокол. А все проколотые должны сразу уезжать. Но она не хотела ехать. Очень не хотела. Но говорила, что иначе нельзя. Мы не знаем куда. Пабло думает – в Гавану. Так бы ему хотелось. «Моя любовь – в Гаване». Но я думаю, что дальше. Например, в Прагу. Или даже в Москву.

«Интересно, можно ли было бы страховать от побега детей, – привычно думал Антон. – Скажем, до восемнадцати лет. Конечно, желающие нашлись бы. Проблема, как всегда, в одном: как защититься от жульничества? Родители могут тайно услать свое чадо куда-нибудь к тетке в Дакоту и заявить, что оно бежало. А если не выплачивать всю премию сразу? Выплаты делаются помесячно, с раскладкой на десять лет? И не родителям, а частному детективу, который занимается поисками? И как только чадо найдется, выплаты прекращаются. Тогда жуликам придется по-настоящему расставаться со своими детьми, чтобы что-то заработать. Много ли найдется таких? С другой стороны, не объявятся ли ушлые детки, которые явятся к родителям заранее и заявят: „Мом, дэд, я решил отвалить от вас навсегда, и остановить меня вам не удастся. Так почему бы нам хотя бы не заработать на этом несколько тысчонок?"»

– Хорошо, я не буду доносить полиции, – сказал Антон. – Но я хочу, чтобы и вы никому не рассказывали. Нет никакой необходимости, чтобы мать Гол-ды знала, что ей грозит какая-то опасность. Нужно было уехать – и все. А ее так называемые друзья решили воспользоваться этим обстоятельством и устроили небольшой розыгрыш. На двадцать тысяч, на полмиллиона – какая разница? Им просто хотелось узнать сегодняшние расценки на родительскую любовь.

– Мои бы не стали платить, – сказала китаянка. – Только обрадовались бы. Иначе нужно выдавать меня замуж. Платить приданое. Огромные деньги. Другое дело – отдать замуж в Америку. Это тоже дорого. Конечно. Но это – как положить в банк. Потом будет большой доход. Они все смогут приехать сюда. И спасутся от красных. Но, может быть, и не спасутся. Красные уже здесь. Посмотрите на меня. Я приехала раньше них. И за кого я вышла замуж? За красного.

– Я не красный, – крикнул Пабло-Педро. – Ты прекрасно знаешь. Мы – «Уравнители пути». Как сказано в Библии: «Всякий дол да наполнится и всякая гора и холм да понизятся». Лука три-пять. Уравнять – вот наша заповедь. И не только в правах и имуществе. Это лишь первая ступень. Мы идем дальше. Хирургическое равенство – вот наша цель. Чтобы не было высоких и низких, красивых и уродливых, мускулистых и щуплых…

Антон пошел к дверям.

– Мистер Себеж, минуточку. – Китаянка встала из-за своей конторки и пошла за ним. – Я хочу вам что-то показать.

Она подбежала к холодильнику и с гордостью распахнула его. Паутина пустых проволочных полок и отбрасываемых ими теней заполняла все пространство. Только на самом дне белизна была нарушена бутылкой подсохшего кетчупа и изогнувшимся, осенним лепестком сыра.