Седьмая жертва

Целых полгода Кристина чувствовала себя кошкой на раскаленной крыше. Она так и ждала звонка, появления следователя или еще чего-нибудь эдакого, что станет началом конца. Кристина даже придумала легенду: да, она купила для Эвы ключ от номера Видаля, потому что Эва пообещала покончить с собой, если Кристина этого не сделает.

Отцу удалось затащить Видаля в суд на мучительный для него процесс, который длился три дня. Встречая любимого мужчину в коридорах здания областного суда, Кристина проходила мимо, не поднимая глаз. Чувство глубочайшего раскаяния сжигало ее душу. Она даже предположить не могла, что все обернется таким вот образом и она увидит, как расстроенный Видаль, печально сдвинув брови, будет сидеть в зале суда и слушать гадости в свой адрес!

Он снова обидится на нее, снова будет делать вид, что не узнает. Ни единого ласкового взгляда она не получит теперь, ни малейшей надежды.

И только решение суда заставило Кристину вздохнуть с большим облегчением. Никто не виноват в смерти Эвы. Никто.

Этот суд стал главным городским событием 2003 года. Все вдруг бросились спасать подростков от них самих, для чего организовали пару митингов против наркотиков, а местный канал провел серию ток-шоу, на которых обсуждались проблемы пубертатного периода.

Кристина случайно увидела одну из этих передач и от души посмеялась: ах, как часто даже самые близкие люди не замечают в поведении подростка тревожных симптомов. Ах, как пагубно влияют на психику детей разводы родителей! Какой ужас, если отец уходит из дома, а когда семью бросает мать, то это и вовсе непростительно! Бла-бла-бла…

А тем временем Кристина стала замечать, что отец как-то странно смотрит на нее и время от времени задает разные вопросы: а ведь Кристина тоже слушает песни этого волосатого типа? А не она ли дала Эве послушать эту музыку? А куда они вдвоем ездили незадолго до смерти Эвы? А кто познакомил Эву с фанатами волосатого? А вообще, переживает ли Кристина, что ее сестра погибла?

Он вроде бы никаких выводов вслух не делал, ни в чем Кристину не упрекал, но только идиотка поверила бы, что отец не подозревает Кристину… в чем? Не важно. Надо было срочно спасаться, а при удаче – спасаться с деньгами.

Подумав немного под «Ужас мухи в замк нутом пространстве», песню с нового альбома, которая была на самом деле ремейком композиции 92-го года, Кристина решила, что нет смысла отказываться от проверенных методов.

Поэтому она перестала сторониться отца, как делала с момента переезда в его дом. Стала готовить ему завтраки, интересоваться его делами, предлагать помощь в разных мелочах, даже заезжать за ним на работу вечером. Отец слегка удивился перемене в поведении Кристины и даже спросил, что случилось.

– Как – что случилось? – с умело разыгранным смущением ответила дочь. – Ты потерял дочь, а я – сестру. Раньше я заботилась о ней, а теперь чувствую, что никому не нужна. Папа, – сказала она с такой интонацией, что он в удивлении отставил чашку чаю. – Папа, я ведь одинокая женщина. У меня нет мужа, нет детей. Вот так все случилось, никто не виноват…

Маленькая речь Кристины произвела на отца сильнейшее впечатление.

А заложив фундамент, она не теряла времени даром. Сначала очень редко и осторожно, а потом все чаще и настойчивее Кристина принялась напоминать отцу об Эве. Она развесила по всей квартире ее портреты, говорила о том, какой необыкновенной была их девочка, как она любила папу. И как ей не хватало внимания отца. Кристина воскрешала в его памяти их прежнюю жизнь – как ждала папу вечерами маленькая дочь, как он возвращался в обнимку с очередной пассией и удалялся с ней в спальню, еле успев сказать дочерям «привет!». А папа помнит, как он забывал о днях рождения Эвы?

Эти разговоры высеивались на удобренную медикаментозными средствами почву. Отец был человеком не так уж сложно устроенным, поэтому, впав в депрессию, он взялся искать утешение в бутылке. Кристина заботливо пополняла в доме резервы алкоголя. Довольно скоро отец стал послушной марионеткой в руках дочери. Теперь нужно было только выждать момент.

О происходящем в доме Синьковых беспокоились многие из друзей отца. Только со временем им было уже не с кем говорить, кроме как с Кристиной. А она знала, что сказать. Да, папа сдал, да, он пьет. Мы уже были у врача, но папа сказал, что ни за что не поедет лечиться в клинику – он не алкоголик. Может, вы с ним поговорите?

А однажды поздним вечером Кристина поняла, что время пришло. Папа лежал на диване в своей комнате – пьяный, страшно молчавший и безвольный.

Самым сложным было сейчас уговорить его встать и одеться. Хотя зачем одеваться? Брюки и рубашка на нем, этого достаточно. Странно было бы, если бы человек, которого скорбь по погибшей дочери вогнала в глубочайшую депрессию, вдруг оделся в костюм от Армани, повязал галстук виндзорским узлом и в итальянских модельных туфлях покончил с собой.

Положив в карман пальто бутылку водки, она вошла в комнату отца.

– Мы должны съездить на кладбище, – сказала Кристина отцу. – Вставай.

Он приподнялся на диване, бросил взгляд в окно: