Седьмая жертва

– Не верь! – повторила она уже спокойнее. – Мало ли что люди говорят. Что они знают-то? Симка богатая была, только жадная до безумия. С молоду над каждой копейкой тряслась, выбирала, что купить подешевле. Если за колбасой шла в магазин, так перед этим целый час высчитывала, сколько граммов нужно купить, на сколько бутербродов, чтобы лишнего, упаси бог, не взять. Ты знаешь, что она родного сына из дома выгнала?

– Знаю, – кивнул Сергей, – мне сказали, что из-за пьянства.

– Ну, это правильно тебе сказали, только не в самом пьянстве дело было, а в том, что сын наследственное богатство тягать начал. Если бы он просто пил, Сима его не тронула бы. Но он к ее деньгам руку протянул, этого она уже не стерпела.

– Откуда же у нее деньги, Анна Захаровна?

– Так Симка ж из купеческого рода. Как после революции экспроприацией запахло, ее отец быстренько всю собственность продал и в ювелирные изделия обернул. Спрятал как следует, середнячком прикинулся, горсть побрякушек большевикам пожертвовал: мол, отдаю все, что есть, на дело строительства светлого будущего. Ему поверили, даже на пост какой-то назначили, заводом управлять. А горсть та была каплей в море, остальное он схоронил и единственной любимой дочке Симочке в наследство передал.

– Ничего не понимаю. – Зарубин сокрушенно развел руками. – Иметь такое богатство и жить в такой нищете! В голове не укладывается. Может быть, она это наследство истратила на что-нибудь?

– Ну конечно! – фыркнула Анна Захаровна. – Она истратит, дожидайся! Я же тебе говорю, она жадная была такая, что тебе и во сне не приснится. По ночам сокровища свои достает и рассматривает, перебирает, руками трогает. Она ведь даже сыну про наследство не говорила, боялась, что он язык распустит, дружки соблазнятся, квартиру обчистят. Или девицы бесстыжие на богатство позарятся.

Симка по всей квартире тайников понаделала и цацки свои частями попрятала.

Сын до одного тайника случайно добрался, взял пару колец, продал, пропил, так она давай его скорей выселять, жилплощади лишать как алкоголика, пока он остальное не нашел. Ты бы слышал, как она над этими кольцами причитала!

Дескать, одно кольцо муж на свадьбу подарил, другое – на рождение сына, это единственная память о нем, берегла на черный день. Врала как сивый мерин, только бы сынок не догадался, что где-то в квартире еще есть чем поживиться.

На моих глазах все было, потому и говорю.

– А почему Серафима Антоновна вас невзлюбила? – спросил Зарубин в лоб, решив обойтись без реверансов.

– А с чего же ей меня любить? – ответила она вопросом на вопрос. – Я-то знала про наследство, вот и пилила ее чуть не каждый день, чтобы не маялась в нищете, продавала потихоньку и жила по-человечески. Для кого хранить-то все это? Для кого беречь? Одна как перст, сын умер, внуков не народил. Ведь помрет – государству все достанется. А она ни в какую, ей эти цацки душу грели, не могла она с ними расстаться. Я, Сереженька, человек веселый, пошутить любила всегда, да и сейчас не отказываюсь. Я Симе говорила, что, если она не начнет деньги тратить, я на нее бандитов нашлю. В шутку, конечно, говорила. А она, видно, поверила. Сторониться меня начала, потом разговаривать со мной перестала. Мы с ней бывало по-соседски каждый день чай пили то у нее, то у меня, дружили даже, когда помоложе были. А потом как отрезало.

– Как вы думаете, кроме вас, кто-нибудь еще мог знать, что у Фирсовой есть деньги?

– Конечно. Она ведь поначалу-то не скрывала, что богатая. Гордилась даже, говорила, что живет скромно, каждую копеечку бережет, чтобы чисто в зарплату укладываться, а из наследства ничего не возьмет, все внукам достанется, чтобы они бабушку Симу добрым словом помянули. Потом постепенно начала осторожничать, воров бояться. Потом, когда с сыном все случилось, она вообще в маразм впала. В каждом встречном-поперечном врага видела; с людьми общаться перестала, в дом никого не приглашала, а если кто приходил, так дальше прихожей не впускала. Я ей уж сколько раз говорила, дескать, Сима, перестань ты всех бояться, те, кто знал про твое богатство, давным-давно про это забыли, ты столько лет нищей прикидываешься, что все вокруг поверили.

– А она что?

– А она глянет так, что тошно делается, губки подожмет и отвечает: «Ты же не забыла, вот и другие, кому надо, помнят». Это мы с ней так разговаривали, когда она меня сторониться начала. А ведь подругами были когда-то!

– И последний вопрос, Анна Захаровна: вы сами кому-нибудь говорили о наследстве Фирсовой?

– Я-то? Ну а как же! Еще тогда, много лет назад, говорила, что Симка у нас сдвинутая, на деньгах сидит и с картошки на хлеб перебивается. Всем говорила.

– А в последнее время?

– Никому. В последнее время мне о Симке и поговоритьто не с кем. Дети и внуки ее не знают, им про мою соседку слушать неинтересно, да и мне, честно сказать, вспоминать про нее не больно надо. В последнее время мы все больше новости обсуждаем, кто кому в Думе что сказал, да кто кому по морде надавал, да почем нынче за доллар дают.

– А в доме, где вы жили с Фирсовой, есть люди, которые знали про наследство?