Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Способность слышать эти глубокие изменения аккордов в истории всегда была отличительной чертой лидерства и успеха, особенно в революционные периоды. Взять хотя бы Карла Вильгельма Фердинанда, герцога Брауншвейгского, сошедшегося в схватке с самим Наполеоном на полях Йена в месте, известном сейчас как Центральная Германия, в октябре 1806 года. Карлу был тогда 71 год. Он считался одним из самых бесстрашных солдат своего времени, одержавшим ряд блестящих побед. Он окинул взглядом залитые солнцем поля близ реки Зале в тот осенний день и предвидел уже скорый несомненный успех. Численность его войска превосходила наполеоново в два раза. Воины его были мастерами тонких техник Фридриха Великого, тактики, которая обеспечивала победу в куда более опасные моменты. Но Наполеон, которому только исполнилось 37 лет, глядел на ту же волнообразную землю, изучал ту же выстроившуюся армию и увидел нечто совершенно иное и до смерти верное: сцепленный ряд смертоносных орудий, которые могли быть разбиты его артиллерией.

В курсе французской истории говорится, что на следующий день герцог Брауншвейгский был ослеплен выстрелом из французского мушкета и умер от потери крови. Это была поэтичная смерть. Как и очень многие генералы, которые пали под натиском Наполеона в последующие годы, герцог совершенно не замечал энергии, отчетливо видимой и доступной лихим революционерам. Европейские соперники Наполеона ни перед чем не устрашались и не преклонялись так, как перед особым, мистическим видением императором поля битвы. Он мог взглянуть и увидеть возможности, гарантии даже, ускользавшие от старших, знаменитых людей. Они называли его великолепный взгляд «coup d’oeil» – моментальное осеняющее видение энергетических волн. Он видел силы и факты, недоступные его врагам в силу привычек их разума и ограниченности их воображения. Великий прусский военный стратег Карл фон Клаузевиц, помещенный в заключение Наполеоном во время резни в Йене, посвятил это время сбору записей для своей классической работы по западной стратегии – «О войне». «Гений, – писал он позднее, – выше правил». Мастерство в стратегии, объяснял фон Клаузевиц, не является результатом стальной отваги, геометрических расчетов или даже везения, как считали более ранние писатели. Оно скорее происходило из обладания видением, позволяющим различить тайно бегущие линии энергетического поля, мгновенно делавшего старые методы неуместными и ужасающе опасными. Это актуально и сегодня. Стратегический гений бизнеса, политики или войны предстает сейчас перед аналогичной картиной, смотрит на мир и в одночасье видит потенциальную энергию информационных взаимосвязей. И то, как их раскрыть.

Историки, изучающие длинное многовековое движение человечества, часто делят время на «исторические» эпохи, в которые цунамиобразные изменения устраняют старые порядки, и на более спокойные периоды, в которые время безмятежно, как тихое озеро. Это разница между жизнью в Варшаве в, скажем, 1339 году и в 1939 году. Первый период был умеренным и спокойным; второй был ужасно «бодрым». Исторические моменты, такие как 1939 год, отмечены фактом того, что изменение находит тебя. Твоих детей поглощает мировая война. Твою деревню стирают с лица земли. Твое здоровье трансформируется с наукой. Палеонтолог Стивен Джей Гулд называл этот марш хлестких изменений «прерывистым равновесием» – когда мир перескакивает из одного состояния в другое и никогда не возвращается назад. Он в основном говорил о вымирании динозавров, но мы находим эту идею полезной и в историческом плане: например, в отношении Великой французской революции 1789 года, обусловившей появление огромных добровольческих армий беспрецедентного размера, которые Наполеон затем вел с собой на войну. «Смотря на ситуацию таким обыденным образом, люди рассчитывали иметь дело всего лишь с серьезно ослабленной французской армией», – объяснял позже Клаузевиц, комментируя комфортабельный, банальный взгляд, бытовавший в большинстве монарших дворов. Кто может командовать в эпоху «свободы, равенства и братства»? – задавались вопросом враги Франции. Эта страна выглядела слабой, легкой мишенью. Но европейские лидеры не учли дух революции. Она ускорила развитие Франции, вдохновила ее граждан, когда те были призваны к оружию. Началась эпоха промышленной войны. «В 1793 году, – писал фон Клаузевиц, – появилась сила, поражающая воображение». Равновесие сил пошатнулось.

Складывается впечатление некоей неизбежной прерывистости в том, что происходит с нами и сейчас, а именно в определении некоего известного периода в конце одной эпохи и в выделении в начале новой эпохи как бы периода, отмеченного курсивом. Действующие импульсы и взаимосвязи осознать всецело мы не можем, не можем их пока и контролировать. Наше воображение также подвергается атаке. Регулярно. Эти силы, должно признать, устраняют существующую систему. Но они же создают и новую.