Седьмое лето

Выпив молока, Павлик чуть приоткрыл дверцу своему голоду, поиски же пропавшего яйца, распахнули её настежь.

На улице уже было тепло, так что топить печь дома нет смысла, да и дрова незачем тратить. На летний период во дворе стояла маленькая буржуйка, с отсутствующей трубой и приспособленная для готовки пищи.

Павлик забил её старыми досками (остатки соседского забора – не пропадать же добру), засунул под низ бересту и разжег с одной спички – они были в дефиците, и он не мог себе позволить роскошь тратить больше. На чугунной сковороде пожарил картошку, с яйцом и топленым салом, залил блюдо молоком и стал есть.

Хорошая мысля, приходит опосля. Или вообще не приходит. Но все-таки именно сейчас, жуя необходимый набор углеводов, единственный сын придумал, как поступить с телом единственной матери.

Если хорошенько так подумать и как следует разобраться, то можно сделать один нехитрый вывод – любая мозговая активность должна быть сопряжена с физической. Разберёмся на примере какой-нибудь значимой исторической личности… например Наполеон. Постоянные походы, побеги, конфронтации – всё это достаточно изнурительно для человеческого тела, но мозг-то работает, да еще как! Какие решения гениальные принимал (не всегда конечно, но всё же)! И завоевал он половину мира, и стал он считать себя Великим! Хотя нет. Этот гномик с завышенной самооценкой при любом раскладе себя великим бы считал – неудачный пример. Тогда возьмём другого, родного, нашего, отечественного-Илью Муромца. Тридцать три года на печи лежал, ни черта не делал, родню объедал и что? А ничего – ни одной толковой мыслишки. А как встал, водою старцев напоенный, как начал ручками да ножками действия, им полагающиеся, совершать, так сразу и мозг заработал, а с ним и до Героя рукой подать. Ну и последний пример, чтоб, так сказать, закрепить тему нашего урока-размышления. Диссиденты. Бегают от властей, прячутся по кухням – чем не физика? Вот и пишут свои опасные мыслишки, вот и заражают ими слабовольных товарищей, всё стараясь пошатнуть и так только недавно окрепший строй. А как посадят, так сразу и действие пропадёт. Смотришь на них через пяток годков (если выпустят конечно) и нет мысли во взгляде, нет здорового блеска, лишь только пустота и обречённость.

Так и с Павликом, сделал дело – получай решение проблем. Осталось только, его как-то в жизнь воплотить.

8

Запах.

Павлик, каждый день испуганно ждал, что начнут обследование дома и Маньку найдут, обязательно найдут. Тогда уж ему не поздоровится. Сам не зная почему, но он уверенно верил в то, что как только извлекут труп кошки на поверхность, то все сразу догадаются, по какой причине она вдруг так скоропостижно скончалась. Надо что-то делать, надо как-то опередить. Но даже если её достать на свет божий, то, куда же её родимую задевать дальше?

Выйдя из дома, стараясь быть незамеченным и захватив с собой лопату, Павлик направился за оград у. За ту её часть, куда обычно, за ненадобностью, не ходят, и которая вся заросла травой да лопухами.

Маньку нужно похоронить.

Но для начала, перед тем как за ней ползти, необходимо выкопать яму. Заранее. Чтоб потом при ней этого не делать и не смотреть в её осуждающие глаза.

Случайного душегуба уже давно кромсали угрызения совести, но всё же, страх разоблачения и ответственности, был сильней.

Лопата упорно отказывалась продираться сквозь сплетённые корни травы, больше чем на пять сантиметров. Как могильщик не старался, как не прыгал на ней, как не раскачивал из стороны в сторону, в надежде, что она их перерубит – всё было бесполезно. Все планы на большую, просторную яму, для героически погибшего животного, плавились на глазах, словно лицо «Богородицы» Альбрехта Дюрера, под влиянием выплеснутой кислоты серийного душевнобольного вандала Ханс-Иохима Больмана.

В итоге, после получасовой возни, Павлик имел в своём распоряжении небольшую, но все, же достаточно глубокую яму, годную лишь хомяков хоронить, а, ни как не кошку. Но выбора особо не было.

Вернувшись в дом, он обнаружил, что мамы нет – скорее всего, ушла пасти коз. Выглянул в окно – отец в огороде, чертыхаясь, выкорчёвывает пень от старой и недавно спиленной яблони. Значит, есть время, но сколько – неизвестно. Тянуть нельзя.

Открыв на кухне деревянную крышку, Павлик спустился в подпол и пополз. В первый раз, видимо в состоянии аффекта, он не особо ощутил весь путь, теперь же, все прелести были налицо. Тут тебе и нестерпимый запах Маньки, и маленькие, но очень больные камешки, и экскременты, в которые постоянно попадались под руки (как же он в прошлый раз умудрился ни разу не коснуться этих славных отходов жизнедеятельности?), и жуткая пыль, оседающая в носу и рту, и деревянные балки, специально предназначенные для удара головой. Но надо ползти и по возможности быстрее – родители могут зайти в любую минуту.

Вокруг ползущего шуршала темнота.