Седьмое море

— Знаю. Но я попробую с этим справиться. Бывает, любовь приходит не сразу. На это может понадобиться год, два, пять, иногда и больше. Я готов ждать.

— Сколько? — усмехнулась Даша.

— Да хоть всю жизнь! Лишь бы ты была рядом. Прости, я банальные вещи говорю, но и ты дай мне время. Я найду такие слова, что ты поверишь. А лучше не слова. Это Голицын говорить мастер, а я…

— Первое, что ты сделаешь, это перестанешь упоминать его имя.

— Значит, ты согласна?

— Да.

Ей действительно некуда было деваться. И любовь у нее была, увы, несчастная. Даша знала, что это на всю жизнь. Единственный мужчина, который ей нужен, никогда не будет с ней. Тут либо умереть, либо похоронить свои чувства и жить дальше. Даше было двадцать лет, умирать ей расхотелось. И она решила жить.

…Свадьба была скромной. Хотя Дашина мать очень обрадовалась, что можно старшую дочку сбыть с рук, и сняла деньги с книжки. В общем, по словам Веры Ивановны, все было как у людей. И даже брачная ночь, на самом деле первая и у нее, и у него. Оба не знали, что делать, и растерялись. Разговоры — это одно, но когда за молодыми закрылась дверь спальни, Даша с Димой почувствовали неловкость. Особенно она, ведь мужчину, с которым надо было лечь в постель, Даша едва терпела.

Это был какой-то кошмар. Даша кусала губы от боли, а Димка чуть не плакал.

— Чем больше ты меня жалеешь, тем больше мне больно, — разозлилась она. — Ты мужчина или нет? Или ты не хочешь быть моим мужем по-настоящему?

— Безумно хочу, но если бы ты знала, как мне тебя жалко! — У него в глазах и в самом деле стояли слезы, будто это у него внутри все горело.

Он не мог причинить ей боль, а она не могла попросить об одолжении кого-нибудь другого. Верх маразма: пожалуйста, сделай меня женщиной, а то мой муж не может! А ведь с Димкой все в полном порядке, молодой мужчина, на редкость здоровый, Даша не помнила, чтобы он когда-нибудь болел, и, как оказалось, очень сильный. Но как он страдает, видя ее слезы! И ничего не может с собой поделать.

Получилось у них только на третью ночь. Еще с неделю Даша к себе мужа не подпускала. Потом убедилась, что это уже не так больно, терпеть можно, и их супружеская жизнь кое-как наладилась.

А через год Даша родила дочку…

Море седьмое, Балтийское

— Так что Дима получил свою ненаглядную в подарочной упаковке, нетронутую, — усмехнулся Голицын, заканчивая свой рассказ.

— И вы этим поступком, судя по всему, очень гордитесь? — спросил Алексей, на которого рассказ Даниила Валерьевича произвел неприятное впечатление.

Да, банальный любовный треугольник, но, судя по тому, что рассказал Голицын, получается, он трус. И человек весьма предприимчивый и расчетливый, раз женился на полковничьей дочке, москвичке, а не на бедной провинциалке.

— Я же ясно сказал: Дашу я не любил, — раздраженно сказал Голицын. — Где тут подлость? Я женился вовсе не по расчету, а по взаимной любви, а в том, что кто-то влюбился в меня, я, уж извините, не виноват. — Даниил Валерьевич развел руками. — Да вы хотя бы знаете, сколько их было?!

— Догадываюсь. А сейчас? Вы по-прежнему любите свою жену и равнодушны к Дарье Сажиной?

— Какое это имеет отношение к исчезновению Анжелики? — все больше раздражаясь, спросил Голицын.

— Если вашу жену убили, ревность вполне могла послужить мотивом.

— Дарья столкнула Анжелику за борт?!

— Вы отрицаете такую возможность?

— Нет, но… Черт! — Даниил Валерьевич откинулся на спинку стула.

«Как быстро он ее предал, — грустно подумал Леонидов. — Впрочем, он предал ее двадцать лет назад. А это уже, что называется, послевкусие. Голицын словно смакует свое предательство. Не стоит ему верить, вот что».

— Расскажите мне о новогодней ночи, — попросил Алексей. — Когда вы в последний раз видели свою жену?

— Кажется, за столом. Или нет. В баре.

— Кажется?

— Мы все были пьяные. Новогоднюю ночь я помню смутно. Сажин поначалу держался, часов до двух ночи он был как стекло. Даша ушла первой, где-то в половине второго. Она вообще жаворонок. Еле высидела до боя курантов. Димка посидел еще немного с нами, но потом увидел, как Зебриевич напивается, и сказал, что ему, пожалуй, тоже пора. И ушел. Но где-то через полчаса, точно сказать не могу, на часы я, извините, не смотрел, мы с Сажиным столкнулись у выхода на открытую палубу. Он меня даже не заметил, сразу повернул к бару. И я понял: что-то не то. С чего вдруг Димка решил напиться?

— И вы нашли причину?

— Я вскоре догадался, почему Сажин такой мрачный.

— И?.. Говорите же, Даниил Валерьевич!

— Дело в том, что его жены в каюте не оказалось, — усмехнулся Голицын.

— Вы наверняка это знаете?

— Да.

— Потому что… Ну же! Договаривайте!

— Все было как в тумане, — повторил Голицын и провел ладонью по лицу, словно снимая с него невидимую паутину. — Я помню открытую палубу, пронизывающий ветер, с неба сыплется ледяная крупа… И Дашу.

— Вы были с ней на открытой палубе? — уточнил Алексей.

— Похоже, да.

— И вы с ней?.. Неужели целовались?

— Послушайте, я мало что помню. Напился, признаю. Может быть, мне это лишь приснилось?