Седьмое небо в рассрочку

С опозданием дошло: ворвалась она, как пациентка дурдома с диагнозом истеричка-шизофреничка, и ничего страшного, что себе вообразила, близко не происходило. Сабрина растерялась и смутилась, покраснела, наверняка как салатная свекла, себя не видела, но щеки-то горели огнем, а мямлила так и вовсе глупо:

– Я… Вы… Простите, мне почудилось… я подумала, что… Еще раз прошу прощения, это недоразумение.

– Ты иди, – сказал Шатунов Марину. Когда молодой человек ушел, подозрительно косясь на его дочь, отец свесил голову и устало спросил: – Что-то случилось?

– Случилось? – переспросила она, еще не придя в себя. – А… почему должно что-то случиться?

– Если б ничего не случилось, ты не приехала бы.

– Ааа… – протянула Сабрина, смутившись, ведь он раскусил ее. Да нет, просто отец хорошо знает свою дочь. – Конечно, случилось. Вчера. Ты умчался с пистолетом… Пистолет не совсем нормальное явление, согласен? И я… я приехала узнать, как ты… А это кто? – указала рукой на дверь, за которой скрылся Марин.

– Работает на заводе в охране. Все?

Стоило отцу поднять на нее глаза, Сабрина, обманутая его ровным голосом, едва не отшатнулась от появившегося выражения муки на лице. Ей не пришло в голову, как приходило раньше, отнести эти эмоции на свой счет, мол, от меня тебя перекосило, папа? Да и в стародавние времена она заводилась с одной целью: вызвать у отца вину, жалость, подчинить его, потом руководить им. Нет-нет, все происходило неосознанно. Ее поведение было продиктовано желанием обратить на себя внимание и хотя бы таким варварским способом заставить отца вспомнить, что есть она, родная дочь, ее нужно любить. Эффект получался обратный.

– У тебя вид, будто похоронил всю родню… – выговорила потрясенная Сабрина.

– Пока еще нет. Сабрина, извини, я сегодня… не в форме. Если хочешь, сходи к Пашке…

– Я виделась с ним. Он уехал на скутере…

И тут папа, без того имея бледный вид, вытаращил глаза и сорвался с места:

– Уехал? Куда?!

– В бассейн на тренировку…

К концу ее фразы Шатунов успел сделать вызов на мобильнике и с нетерпением слушал длинные гудки в трубке. Дочь задумалась: почему он запсиховал? Из-за Пашки? Сын ежедневно ездит на тренировки, не пьет, не курит, с плохими мальчиками не дружит – откуда взяться тревоге за него?

– Павлик! – раздался вопль отца, словно на другом конце города заложена бомба и должна вот-вот взорваться рядом с Пашкой. – Ты где?.. Уже в бассейне? Это хорошо. Паша, дождись меня после тренировки, я заеду за тобой… Я сказал – дождись! Ты все понял?

Сабрина догадалась, что этой ночью произошло нечто ужасное, изменившее многое, в первую очередь отца. И как к нему обращаться с весьма щекотливой просьбой? А для нее это вопрос жизни!!! И время поджимает. Видя, что отец обмяк в кресле, ему не до нее, Сабрина на цыпочках вышла.

Да, не до нее. Шатунов искал ответы на множество вопросов, которые в своем большинстве сливались в один: почему жизнь построилась так, а не по-другому? Чем он провинился перед госпожой судьбой, что она с постоянным упорством пытается его сожрать?

И вдруг он проснулся…

– А я Ева.

Через пять минут девушки пили токай (для него в кафешке нашлась бутылочка), а он баловался коньячком. Именно баловался, Шатун давно усвоил, что женский пол не любит выпивох, да и самому состояние опьянения не нравилось.

Но выпивка делает свое подлое дело: ни с того ни с сего ему, как в былые добрые времена, захотелось на девчонок произвести максимум впечатления. Он выудил из дипломата полкило икры и прямо в пакете, лишь развернув его, кинул на стол, потребовав у официантки ложки. Дура принесла обеденные алюминиевые ложки, которыми были завалены все столовки СССРа, Шатун вздохнул и с чувством сказал ей:

– Принесла бы десертные, я б еще понял. Но почему мы должны лопатами загребать такой деликатный продукт?

– Чайные устроят? – спохватилась официантка.

– Устроят.

Во время их диалога Ева хохотала. И потом хохотала, когда ложечками ели икру, признавшись, что первый раз лопает дефицит ложками. Вскоре слегка раздосадованная Таня попрощалась. Наверняка поначалу она решила, что классно упакованный Леонид ради нее расщедрился, а он почти не смотрел в ее сторону, девушке стало скучно. Конечно, Шатун ей даром не нужен был, смазливые девицы жаждут поклонения, восхищения, внимания хоть от гиббона, который разговаривает предлогами вместо слов. А если у гиббона есть бабки, он чудесным образом облагораживается. Но Шатуну довольно имени Таня – это красный свет светофора, сигнал опасности.

Ева осталась. Болтали без заигрываний и недвусмысленных намеков. Доедали икру, допивали спиртное и спорили, например, о политике. Куда ж без нее-то, родимой?

– Извините, Леонид, мы закрываемся, – деликатно сказала официантка, наклонившись к нему.

Она назвала сумму и ушла. А он поступил так, как в те времена еще мало кто поступал. Просто положил деньги на стол, и для Шатуна уже тогда это был естественный жест. Разумеется, не стал прятать в дипломат остатки икры. Ева, идя к выходу, отвела руку с вытянутым пальчиком назад, напомнив расточителю:

– А сдачу?..