Седьмое Правило Волшебника или Столпы Творения

Другой противник с размаху ударил ее в живот. Дженнсен лягнула его ногой. Он схватил ее за щиколотку прежде, чем она успела нанести еще один удар.

Перед глазами начало крутиться, но она еще различала происходящее.

Один человек мертв... Двое держат ее... Мама лежит на полу...

Потом поле обзора сузилось до размеров черного тоннеля. В груди пекло огнем. Было так больно. Так больно...

Все звуки вдруг стали приглушенными...

Но она услышала глухой удар и треск ломающихся костей.

Человек, душивший ее, пошатнулся, его голова резко дернулась.

Дженнсен не могла понять, что происходит. Сжимающая ее горло рука обмякла, и Дженнсен смогла судорожно вздохнуть. Голова душителя свесилась вперед. Из шеи его торчал топор с лезвием в форме полумесяца, разворотившим позвоночник. Душитель падал ничком, и ручка топора раскачивалась из стороны в сторону. А на месте душителя стоял теперь Себастьян – седоволосое воплощение ярости.

Последний противник выпустил руку девушки и выхватил измазанный в крови меч. Себастьян опередил его.

А Дженнсен опередила Себастьяна.

«Сдавайся».

Она закричала. Это был звериный, дикий, несдерживаемый крик ужаса и ярости. Искореженным ножом, который по-прежнему оставался в ее руке, Дженнсен рубанула шею мужчины.

Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, прорвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену. Казалось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился, на миг зависнув в воздухе. Замах Дженнсен был так силен, что она едва не упала следом за противником. Но раскинула руки, удержалась.

Короткий меч Себастьяна, мелькнул, словно молния, и с сокрушительной силой вонзился в бочкообразную грудь противника, довершая дело.

Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабкалась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.

Окровавленная мать прикрыла веки; словно собралась заснуть. Потом глаза ее снова открылись, в них вспыхнула радость. На ее лице, на щеках и шее виднелись запекшиеся кровавые полосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.

– Дитя мое... – прошептала она.

Дженнсен не могла заставить себя замолкнуть и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она видела только материнское лицо.

– Мама... Мама... Мама...

Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки – не было. Именно в ней она держала нож в начале схватки.

Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием...

Мать слабо улыбнулась:

– Дитя мое... ты все сделала правильно. Теперь, послушай меня...

Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от правой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.

– Я здесь, мама. Все будет хорошо. Я здесь. Мама, не умирай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!

– Слушай... – голос был тих, как дыхание.

– Я слушаю, мама, – сказала Дженнсен плача. – Я слушаю.

– Я ухожу... Я пересекаю завесу... и ухожу к милостивым духам.

– Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!

– Ничего не поделаешь, дитя мое... Все хорошо... Милостивые духи позаботятся обо мне.

Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть ее сквозь льющиеся от бессилия слезы, и захлебнулась рыданиями:

– Мама... не оставляй меня одну... Не оставляй меня... Пожалуйста... пожалуйста, не надо... О, мама, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя дитя... – Голос матери чуть окреп. – Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.

Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.

– Милостивые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не понадобится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я – с милостивыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.

– Мама... – Дженнсен могла только рыдать от муки да держать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.

– Он придет за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим телом, которое уже не будет мною, когда я уйду с милостивыми духами. Поняла?

– Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.

– Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы похоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело – не я. Я – в твоем сердце и с милостивыми духами. Это тело – не я. Поняла, дитя мое?

– Да, мама. Не ты. Ты будешь с милостивыми духами. Не здесь.

Мать кивнула головой, которую Дженнсен держала в руках.

– Умница... Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.

– Мама, я люблю тебя... – Дженнсен и хотела бы найти другие слова, но их не было. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя... Вот почему ты должна бежать, дитя мое. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь на то, что больше не я. Твоя жизнь слишком ценна. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги... – Ее глаза устремились в сторону Себастьяна. – Ты поможешь ей?

Себастьян, стоявший рядом, кивнул:

– Клянусь, помогу.