Седьмое таинство

— Довольно! — закричал Патрицио. — Прекратите!

«Скорая» дернулась и замерла на месте. Нестройный хор автомобильных клаксонов наполнил все вокруг яростным и злобным протестом, словно безумно-издевательский рев фанфар в честь умирающего на носилках человека.

Старший из фельдшеров, мужчина лет сорока, пристально наблюдавший за работой кислородного аппарата, взялся за трубку, ведущую к маске на лице Торкьи, и подождал, пока рев вокруг чуть стихнет:

— Я бы его отключил прямо сейчас. Без долгих размышлений. Если бы считал, что это хоть как-то поможет делу, просто отключил бы подачу кислорода, и пускай ублюдок подохнет. А что тут еще можно сделать?

— А если он невиновен? — спросил Фальконе.

— Если бы он был невиновен, — тут же ответил фельдшер, — так и сказал бы, не правда ли?

«Ну, так не всегда бывает», — подумал агент. Иногда в ходе расследования логика и рациональные подходы перестают действовать. В делах, вызвавших сенсацию, совсем не редкость, когда какой-нибудь неуравновешенный индивидуум вдруг является в квестуру и признается в преступлении, которого не совершал. В подобных случаях довольно часто бывает, что какое-то странное чувство собственной вины заставляет людей совершать самые неожиданные, странные и самоубийственные поступки. Возможно, Торкья чувствовал за собой вину за какое-то темное и мерзкое дело, о котором не желал говорить с офицерами полиции. И нет никаких гарантий, что оно было как-то связано с исчезновением Алессио Браманте.

— Мы можем делать только то, за что нам платят, — отчеканил Фальконе. — Можем пытаться выяснить, что произошло, объяснить какие-то непонятные факты. Понимаю, звучит довольно убого, но нередко это все, что у нас есть. Кроме того, здесь имела место попытка силой выбить правду, и сами видите, что из этого вышло. Насколько мне известно, он не выдал никакой полезной информации, ни единого слова. И мы по-прежнему не знаем, где мальчик. И это означает… — Что именно это означает, он и сам толком не представлял. — Вполне возможно, арестованный и впрямь ни в чем не виноват. Просто оказался не в том месте не в то время. Я, правда, в этом сомневаюсь. Или он по какой-то причине сам хотел, чтобы Браманте так с ним обошелся. И ему это принесло некое удовлетворение.

Фолья помотал головой.

— Какие у него могли быть мотивы?

Лео стало стыдно. Неверный ход с его стороны — таким образом вовлекать доктора в дело, расписывать яркими красками столь жестокую картину с участием его собственных дочерей. Это здорово разволновало старого приятеля, лицо его теперь было красным от возбуждения и выражало озлобленность и — что совершенно для него необычно — замешательство.

— Вы бы себя послушали, Лео, — упрекнул медик.

— Ну не знаю. Честно, Патрицио, не знаю. А хотелось бы знать. — Полицейский помолчал. — У него есть шансы выжить?

Оба медика — и доктор, и старший фельдшер — отрицательно помотали головой.

— А в сознание он придет? — продолжал допытываться Фальконе. — У меня еще остается слабая надежда, что постороннему он может рассказать то, что не хотел говорить Джорджио Браманте. Если за этим стоят какие-то причины личного характера, которых мы не знаем и не понимаем, тогда, возможно, у нас был бы шанс что-то узнать.

— Нет, в сознание он не придет, — буркнул фельдшер, потом осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Там стоял их водитель, курил сигарету. Он оглянулся, поначалу виновато, но потом улыбнулся — быстрая, типично римская улыбка во весь рот, какой тут все прикрываются, когда их застигают на месте преступления. Фальконе выслушал его быстрые объяснения и наконец понял, почему движение замерло: впереди на улице произошло дорожно-транспортное происшествие и они застряли в пробке, растянувшейся в обе стороны — и вперед, и назад. Пройдет еще минут пятнадцать, если не больше, прежде чем «скорая помощь» доберется до больницы.

Фельдшер выругался, захлопнул дверь и дернул за руку коллегу, тощего неприметного молодого человека с длинными светлыми волосами. Он по-прежнему следил за показаниями приборов и экранов и немного нервничал, словно еще не привык к смертям.

— Не трать зря время. На что хотите могу спорить, что этот отдаст концы еще до того, как мы доберемся до места. Так или нет?

Патрицио Фолья, должно быть, видел на своем веку немало смертей. И тем не менее в его глазах стояло сейчас очень странное выражение, которое Лео никак не мог определить.

Доктор упорно смотрел на мониторы приборов, подключенных к Лудо Торкье, чье дыхание стало слабым и едва заметным.

— Думаю, что так, — согласился он.

— Вам бы следовало остаться в квестуре. — Фолья подпустил в голос едва заметную нотку упрека. — Вы же и других студентов прихватили, не так ли?

— Прихватили, — кивнул Фальконе. Теперь уже, видимо, всех. Как и ожидалось, прятаться от полиции они не умели.

— Значит, парни могут вам что-то рассказать, — предположил доктор.

Лео покачал головой и посмотрел на неподвижное тело.