Седьмое таинство

Потом в другой руке археолога появилось лезвие, сверкнуло перед глазами Прабакаран и уперлось в шею, холодное, влажное. Агент почувствовала, как остер клинок, прижатый к ее коже. Кончик ножа приподнял полосу ткани, служившей кляпом, и разрезал. Тряпка упала, а девушка поперхнулась и закашлялась, слишком напуганная, чтобы произнести хоть слово. Роза чувствовала — он по-прежнему держит в руке конец веревки, и понимала, что Браманте слишком умен и осторожен, чтобы вернуть ей возможность говорить, если бы это не было ему зачем-то нужно.

— Ты знаешь, что это за место, Роза? — шепотом спросил убийца.

— Не смейте так со мной разговаривать! — ответила она, едва кашель унялся, стараясь говорить спокойным и твердым голосом, чтобы не выдавать страха.

— Женщина с большим чувством самоуважения, — констатировал похититель. — Что ж, это неплохо. Ладно, попробуем иначе. Вы знаете, что это за место, агент Прабакаран?

— Это какой-то…

Девушка сжалась, ей было холодно в одежде, которую она на себя зачем-то напялила.

У преступника появилась эрекция. Роза чувствовала его желание и напряжение, когда он прижимал ее к себе.

— …храм, — закончила несчастная.

— Прямо в десятку. — Археолог ослабил захват.

Потом достал из кармана куртки фонарик и направил его свет на стоявший перед ними предмет. Алтарь, метров пяти в ширину и около двух в высоту, с каменной поверхностью, плоской и ровной.

Прямо как стол. Или жесткая каменная постель. На нем было что-то вырезано. Браманте заметил, что это привлекло ее внимание, и подтолкнул пленницу вперед.

— Видишь? — спросил он. В его голосе звучала какая-то бесконечная горечь, смешанная с печалью.

На фасадной поверхности алтаря виднелось мощное, напряженное тело быка, которого силой пригибал к земле могучий человек в крылатом шлеме, с коротким узким мечом в правой руке. Морда быка была искажена мукой: вылезшие из орбит глаза, раздувшиеся ноздри — живое существо, отчаянно борющееся за жизнь. В голове у Розы словно колокола зазвонили. Это изображение было ужасно похоже на статую, что украшала старую бойню в Тестаччо, — человек, одолевающий могучего быка, намереваясь его заколоть. Только здесь изображение было более живое и сильнее поражало воображение. Собака, слизывающая кровь из раны в горле быка. Скорпион, жадно вцепившийся животному в пенис. Жуткая сцена из кошмарного сна.

— Это сущее безумие, — пробормотала агент и закрыла глаза, потому что Браманте заревел как бык, притягивая девушку и силой поворачивая ее голову к себе. Рот Прабакаран оказался у него в волосах, а сам похититель прижался к Розе вплотную.

Потом археолог посмотрел на алтарь, на изображенные там фигуры.

— Человек может быть либо Митрой, либо быком, — тихо произнес изгой. — Дарителем или даром. А после этого он уже ничто.

Агент мельком увидела его лицо и тут же об этом пожалела. Глаза не человека, мертвые глаза. Девушка так и не решила для себя, как это назвать.

Убийца еще сильнее прижался к ней, так сильно, что Розе стало больно, и страстно прошептал:

— Я так много лет провел в тюрьме… Без женщин… Без ласки и утешения…

Прабакаран закрыла глаза и попыталась вспомнить, что им говорили на службе по поводу таких ситуаций. На память пришло только одно слово, застрявшее в голове: «Выжить».

ГЛАВА 25

Лекарство, которое доктор Фолья ввел Торкье, вихрем пронеслось по кровеносной системе избитого студента подобно смертельному выбросу адреналина. Бедняга лежал, весь напряженный и сжавшийся, с широко раскрытыми глазами, — полностью в сознании, и пристально всматривался в лица и прислушивался к шуму, доносившемуся с улицы, — к воплям клаксонов и злобной ругани. Обычный вечер на виа Лабикана, полный совершенно земных, мирских звуков, сейчас сопровождавших последние минуты его жизни.

Фальконе поразился, что по-прежнему ясно помнит все эти звуки: с тех пор прошло четырнадцать лет, а они все живут в его памяти. И лицо Лудо Торкьи тоже отлично помнит: на нем отражались потрясение и, как ни странно, веселье. Это было лицо человека, чувствующего за собой вину. Лицо человека, виновного в преступлении, но отнюдь не желающего помочь другим даже в последние секунды своей жизни.

— Скажи же хоть что-нибудь!