Седьмое таинство

— Отлично знаю. Но Алессио убил не ты, хотя и считаешь себя отчасти виновным в его смерти. Именно в этом в значительной мере причина твоего комплекса вины. Ты хоть понимаешь весь идиотизм своего положения?

Убийца не пошевелился.

— Раньше я надеялся его найти, — продолжал Фальконе. — Не только для тебя. В первую очередь для его матери. И для всех нас. Когда ребенок вот так пропадает без вести, это каким-то образом нарушает естественный порядок. Возникает впечатление, что кто-то нарисовал мерзкое граффити на чем-то красивом, мимо чего ходишь ежедневно. Ты, конечно, можешь сколько угодно заниматься самообманом, внушать себе, что тебе на это наплевать. Но тебе ведь не наплевать. И пока кто-нибудь не сотрет эту мерзость, все равно не успокоишься. И никогда не смиришься с тем, что произошло.

— И этим «кем-нибудь» должен был стать ты?

— Предполагалось, что да. Но я им не стал. Извини.

— А он все равно мертв, — твердо и уверенно сказал Браманте.

— Ну, наверняка ты этого не знаешь. Я уж точно не знаю. Мы шарили повсюду. Лудо Торкья никогда не говорил, что он погиб. Ни мне, думаю, ни тебе. Что он сказал? Ты так его бил, что следовало бы ожидать…

— Сплошную ложь. Ложь и вздор. Мой сын мертв, — повторил Браманте.

— Кто-то из мудрецов сказал, что в конечном итоге все мы там будем.

Беглец едва не рассмеялся. И опустил пистолет.

— Инспектор полиции цитирует старого английского экономиста! Кто бы мог подумать?!

— Ну я же и впрямь любознательный тип.

Издали вновь донесся звук сирены. Может, даже нескольких. Еще ближе.

Лео набрал в грудь воздуха, понимая, что должен задать этот вопрос, но не представляя себе последствий.

— Когда ты в камере заставил Лудо заниматься с тобой сексом… это было впервые? Это был единственный раз?

Браманте моргнул, вполне равнодушно выслушав вопрос, но над ответом задумался.

— Я ожидал услышать этот вопрос четырнадцать лет назад. Но не теперь.

Фальконе пожал плечами:

— Патологоанатомы тоже несовершенны. Тот, что вскрывал Торкью, решил избавить тебя от излишних скандалов. Видимо, сочувствовал, как я понимаю. Тогда многие тебе сочувствовали.

— Но не ты? — холодным, бесчувственным тоном спросил Браманте.

— Но не я, — кивнул Фальконе. — Только не с той информацией, которую мне предоставили. Так что, я прав? И это было не впервые?

— Во второй раз, кажется, — ответил Браманте. — Или в третий. Забыл уже. У меня на лекциях бывало много студентов. И возможностей таких было полно. При полном согласии обеих сторон. И все они ничего не значили. Для меня, во всяком случае.

— За исключением того, — отметил инспектор, — что Лудо не выполнил обещания, своих договорных обязательств.

Лицо Браманте потемнело.

— Он мне в лицо смеялся и говорил, что не знает. И что ему на это плевать.

Фальконе кивнул:

— То же самое сказал и нам.

— Мне на это наплевать!

— Я…

Браманте постучал пистолетом по железной решетке, заставив пленника замолчать. Потом отпер дверь и махнул пистолетом, указывая в коридор. Фальконе понял. Если убийца вернулся, значит, у него есть на это причины. Он знал, что полиция уже вышла на его след и теперь уже где-то поблизости. Может, ему кто-то позвонил и предупредил — человек, которого археолог оставил снаружи. Может…

Тут мысль инспектора переключилась на эти таинственные ритуалы и древние верования, с которыми Джорджио Браманте — и Лудо Торкья тоже — играл тогда, четырнадцать лет назад. Какими бы они ни были привлекательными, образы все равно оставались только мифом. А Лео по-прежнему был убежден — то, что увлекло Алессио Браманте из этого мира, было чем-то гораздо более земным, реальным и ужасным.

Медленно, с трудом разминая до боли затекшие ноги и руки, он выбрался из камеры и по другую сторону прутьев оперся рукой о стену, чтобы потверже стоять на ногах. И тут же с отвращением ее отдернул: жирный белый червь размером с мизинец полз куда-то по влажному позеленевшему камню, чуть светясь в темноте.

Фальконе обернулся и посмотрел Браманте прямо в глаза:

— А что, если я все же его найду?

Тот помедлил. Всего секунду. Но этого инспектору вполне хватило, чтобы заметить в глубине мрачного клубка ненависти и злобы, который теперь представлял собой бывший ученый, искорку надежды или веры. Да, она все еще не угасла.

— Теперь уже поздно.

Браманте толкнул пленника вперед, по направлению к чему-то, только что возникшему из мрака.

Фальконе всматривался в дальний конец помещения — слабый дневной свет попадал сюда через какое-то отверстие в своде.

Там, впереди, возвышалось нечто — Лео не успел разглядеть детали, когда сюда пришел, — что-то низкое и длинное цвета дорогого мрамора. Какая-то плита. Алтарь, наконец понял он.

— Иди дальше, — прошипел Браманте, вновь прежний Браманте, и подтолкнул в спину стволом.

Спотыкаясь, Фальконе сделал еще несколько шагов. Перед ним на высоте пояса лежала белая каменная плита, пыльная, но все равно производящая сильное впечатление. На ее гладкой полированной поверхности — истрийский мрамор, несомненно — виднелся почти геометрический рисунок темно-красного цвета.