Седьмое таинство

— Но ты же знаешь, чем они одаривают человека, — продолжал настаивать Алессио. — Ты же сам говорил. Про Милеса и Льва.

— Кое-что мы знаем. Нам известно, что Коракс должен был пройти…

Профессор замолчал, колеблясь. Но фантазер был уверен, что отец расскажет все, что сам знает.

— Коракса нужно было оставить наедине с самим собой. Видимо, где-то в глубине одного из этих длинных темных коридоров. И держать там, пока он не будет настолько поражен страхом, что начнет думать, будто за ним уже никто не придет. Никогда. И что он тут умрет.

— Но это жестоко!

— Но ведь послушник хочет стать настоящим мужчиной! — ответил отец, повысив голос. — Сделаться мужчиной. Не тем, кем был рожден. Ты еще ребенок, ты этого пока не поймешь.

— Все равно расскажи.

— В нашем жестоком мире человек иногда и сам должен проявлять жестокость. Это часть пути, этап взросления. Человек рождается на свет, чтобы нести эту ношу. Из любви. Из практических соображений. Как ты считаешь, разве это хорошо, если человек слаб?

Лицо Браманте-старшего скривилось в гримасе отвращения, когда он произносил последнее слово. Слабость, понял сейчас Алессио, — это что-то вроде греха.

— Нет, я так не считаю, — тихо ответил он.

Отец немного успокоился.

— Жестокость — понятие относительное, Алессио. Разве врач жесток, когда он ампутирует пораженную конечность, которая может тебя погубить?

Мальчик никогда ничего подобного о врачах не думал. Но соображение привело его в состояние неуверенности и неловкости.

— Нет, — ответил он, догадываясь, что именно таким и должен быть правильный ответ.

— Конечно, нет! Человеку иной раз приходится принимать подобные решения. Я узнал это на собственном опыте. И ты узнаешь и поймешь. То, что причиняет боль, может также сделать нас более сильными.

Джорджио склонил голову набок, словно дятел, прислушивающийся к шевелению жучков под корой дерева.

— Ты слышишь? — спросил он.

— Нет…

— Я слышал какой-то звук. — Профессор встал, глядя в темные провалы семи коридоров и раздумывая, какой из них выбрать.

— Здесь вполне безопасно, Алессио. Просто посиди тут, подожди меня. Там кое-что нужно сделать. Подожди.

Ребенок передернулся и уставился на истертую поверхность дешевого стола, стараясь ни о чем не думать. Джорджио захватил с собой толстую куртку, и фантазеру пришло в голову, что отец с самого начала знал, что они окажутся в этом холодном и сыром помещении под землей, но ему об этом ничего не сказал. А на Алессио были всего лишь тонкие хлопчатобумажные школьные брюки и белая майка с короткими рукавами — с утра надел чистую — и эмблемой, придуманной матерью для школы. Яркие краски на груди майки: звезда в темно-синем круге, окруженная маленькими звездочками по окружности.

Семь звезд. Семь точек.

— Хорошо.

ГЛАВА 11

Фальконе был в состоянии справиться с любой ситуацией, которую могла ему подбросить жизнь. Даже с пулей в голову, которая, как заявили ему все врачи, временно разрушила нервную связь между мозгом и частями тела. Но то, что происходило сейчас, выходило за рамки его представлений о мире. На лице инспектора отразился настоящий страх, отчего Лео выглядел старым, слабым и уязвимым.

В конце улицы, около поворота на виа Кавур, взвизгнули автомобильные шины. Три синие полицейские машины с трудом въехали на запруженный людьми тротуар и со скрипом тормозов замерли перед бетонными блоками, перекрывавшими движение транспорта. Из них выходили полицейские в форме и поворачивались в сторону двух мужчин рядом с вэном и Косты, стоявшего на перекрестке, на открытом месте и освещаемого бледными лучами весеннего солнышка.

«Вот только этого нам сейчас и не хватало, — думал Ник с растущим раздражением. — Да разве так можно разрулить подобную ситуацию?»

Он подошел ближе и, оказавшись всего в паре метров от Фальконе и нападавшего, высоко поднял руки, демонстрируя пустые ладони и продолжая говорить — спокойно, без злости, почти равнодушно, со всем хладнокровием, какое только мог пустить в ход в таком положении.

— Обойдемся без жертв. Давайте поступим так. Вы опускаете пистолет. И мы обговариваем все по порядку.

— Ник… — промычал Фальконе. Инспектор находился в очень неудобном положении, но тем не менее промычал это достаточно злобно, чтобы заявить собственную точку зрения. Коста знал этот тон — резкий, ожесточенный, значивший только одно: оставь это мне.

Ник посмотрел в дальний конец улицы. Огромный полицейский автобус, слишком большой для узкой улицы, запер выезд. Раздавались звуки, которые свидетельствовали, что к обоим концам виа дельи Цингари подъезжают все новые машины и останавливаются со скрежетом тормозов, перекрывая все выходы.

Коста вгляделся в умные черные глаза. Нападавший теперь уже не так сильно прижимал Лео к себе — просто крепко держал, обхватив одной рукой за горло, а другой сжимая пистолет — вер нее, большой черный револьвер, что-то армейское, насколько мог понять Ник. «Черная шапка» держал оружие довольно свободно, так что мог мгновенно повернуть и выстрелить в любу сторону: вперед, назад — куда захочет.