Седьмое таинство

«Какое это имеет значение, если я опоздаю? Школьные занятия продолжаются вечно. Что такое несколько потерянных минут, когда смотришь в таинственную замочную скважину, ищешь взглядом купол Святого Петра и пытаешься понять, кто же прав: люди или мухи?»

— Потому что сегодня не обычный день.

Тут мальчик оторвался от скважины, осторожно снял хрупкие очки и сунул в карман брюк.

— Правда?

Отец бросил взгляд на часы, что было совершенно не нужно. Джорджио Браманте всегда чувствовал время. Минуты и секунды, казалось, сами отсчитывались в его голове, всегда точно подсказывая, который теперь час.

— В школе будет собрание. Двери уже заперли, и тебе не войти до половины одиннадцатого…

— Но…

А ведь он мог бы просто остаться дома, почитать, помечтать.

— Никаких «но»!

Отец был немного возбужден и явно недоволен — не сыном, но самим собой.

— И чем же нам тогда заняться?

— Есть кое-что новое. — Браманте-старший улыбнулся при мысли, которой собирался поделиться. — Кое-что очень интересное.

Сын молчал, ожидая продолжения.

— Можешь и дальше расспрашивать, — продолжил отец. — О том месте, которое я обнаружил.

У мальчика на секунду замерло сердце. Новая тайна. Гораздо более значительная, чем та, на которую он смотрел сквозь замочную скважину. Сам слышал, как отец полушепотом рассказывал что-то по телефону; заметил, как много посетителей приходит к ним домой, а также то, что его всегда выставляют из комнаты, когда там начинается «взрослый» разговор.

— Да. — Фантазер помолчал, раздумывая, что бы все это могло значить. — Расскажи, пожалуйста.

— Ну так вот. — Джорджио поколебался, небрежно пожал плечами и засмеялся — манера, которую оба хорошо знали и понимали. — Не могу я тебе об этом рассказать.

— Ну пожалуйста!

— Нет. — Браманте-старший решительно помотал головой. — Это слишком важная вещь… о ней нельзя рассказать. Ее лучше увидеть своими глазами.

Археолог наклонился, улыбнулся и взъерошил Алессио волосы.

— Действительно такая важная? — переспросил мальчик, когда смог заставить себя произнести хоть слово.

— Да, действительно. И к тому же, — отец щелкнул пальцем по ненужным часам, — нам пора.

— Ох! — тихо выдохнул Алессио, и все мысли о Пиранези и его еще не обнаруженных задумках тут же вылетели из головы.

Джорджио Браманте наклонился к сыну и поцеловал в голову — совершенно необычный и неожиданный жест.

— Там все на месте? — небрежно спросил он и взял Алессио за маленькую сильную руку — занятой спешащий человек, это было видно сразу даже ребенку.

— Нет, — ответил мечтатель, хотя отец его уже не слушал.

Там просто ничего не было, ни в одном из сотен мельчайших, меняющихся миров, которые видел нынче утром. Купол Микеланджело спрятался, пропал где-то в тумане, повисшем за рекой.

ГЛАВА 2

Пино Габриэлли не был до конца уверен, верит ли он в существование чистилища, но по крайней мере знал, где последнее должно находиться — где-то между раем и адом, некий фильтрационный пункт для страдающих душ, ждущих, когда кто-то еще живущий, кто-то, кого они, возможно, знают, совершит соответствующий подвиг, нажмет на нужную кнопку и направит их дальше по надлежащему пути. Куда-то еще, в другое место, гораздо ближе. На стену служебного помещения его любимой церкви Святого Сердца Христова — церкви, в которой Габриэлли обретался большую часть времени с тех пор, как почти десять лет назад ушел в отставку с должности профессора архитектурного факультета университета Ла Сапьенца.

Не то чтобы это было тайной. В студеное февральское утро, когда над Тибром повисли в ледяном воздухе пряди тумана, Пино внезапно для себя заметил, что сюда явился посетитель — часы показывали всего двадцать минут восьмого, двери он должен был открыть лишь через десять минут. В дверях стоял мужчина, прямо под маленьким окном-розеткой, притопывая ногами от холода. Пока Габриэлли в последний раз осматривал реку, по которой лениво скользил одинокий большой баклан, то исчезая в серой пелене, то появляясь, он размышлял, что могло привести сюда этого неприметного типа среднего возраста. Не привычный молодой искатель сенсаций, насколько можно было судить по его внешности, хотя, конечно, точно сказать невозможно, поскольку незнакомец плотно закутался в тяжелое черное пальто, а шерстяную шапочку натянул на самые уши.

Габриэлли проскочил через улицу, лавируя между машинами — что поделаешь, час пик, — подошел ко входу в церковь и расплылся в самой доброжелательной улыбке, быстро бросив в сторону посетителя: «Бон джорно».[5] И услышал в ответ неясное бормотание. Говорил ранний посетитель по-итальянски, вот только слова едва просачивались сквозь толстый шарф, который этот тип натянул до самого носа. Может, именно этим и объяснялся столь ранний визит, а может, просто — чувствительностью к холоду, хотя нынче было не так уж скверно, как случалось по утрам в иные февральские дни, которые Габриэлли отлично помнил.

После того как незнакомец задал обычный вопрос: «Она по-прежнему на месте?» — у Пино сразу испортилось настроение. Посетитель оказался очередным любопытствующим туристом.