Седьмой канал

— Естественно, — непонятно улыбается бородач. — У меня и в мыслях такого нет. Захочешь рассказать, как и зачем сюда попал, заходи вечерком. Квартиру мою, насколько я понимаю, знаешь. Ты уж извини, что так получилось. Забыли понимаешь, дома бумаги, пришлось заехать. Я ведь не знал, что ты здесь. Ну, пойдем, мне в самом деле некогда.

Надо же! Рассказать кому — не поверит. Извиняется перед Глебом, что застал его в своей квартире! Но ведь так не бывает. Сейчас он перестанет, как папа говорит, валять дурака, и полетят от Глеба клочки по закоулочкам! Но бородач в самом деле идет к дверям, открывает и делает плавный, вежливый жест рукой — прошу!

Глеб на дрожащих ногах пересекает комнату, лихорадочно соображая, как поступить. Конечно, лучше всего сказать правду. Только поверит ли? Сказать можно все, что угодно… А почему он должен ему не верить? В конце концов, Вовка может подтвердить. Как это Глеб сразу про Вовку не вспомнил? Последние шаги он делает несколько увереннее. Подходит к Настиному папе и говорит:

— Дяденька, я у вас нарочно спрятался, честное слово! Меня Вовка ищет, он давно уже из туалета вышел и ничего понять не может!

— Ну, так бы сразу и сказал, — гудит бородач. — Тогда, конечно, другое дело.

Глеб так обрадовался, даже подпрыгнул.

— Я ведь ему говорил — целый час искать будешь!

— Вовка — это мой сосед снизу? — как бы между прочим спрашивает бородач, начиная спускаться с лестницы.

— Ну да! Вовка Ильин! — семенит сзади Глеб.

— Из туалета давно, говоришь, вышел?

— В том-то и дело! — радуется Глеб. — И ничего не понимает. Ему ведь, что я мог к вам по пожарной лестнице взобраться, и в голову не придет!

Хотел еще сказать бородачу, чтобы все до конца ясно было, что знает его, что он Настин папа, но тот вдруг так захохотал — аж эхо запрыгало по лестничным площадкам. Все три этажа, пока на улицу не вышел, смеялся. Под конец и Глеб не выдержал, тоже начал подхихикивать. Хоть и не до смеха было.

Возле подъезда бородача в самом деле ждала машина, серый «Москвич». Он взялся за ручку дверцы, но открыл не сразу. Поворачивается к Глебу и говорит:

— Занятный ты пацан. Заходи как-нибудь, потолкуем. Только ты уж, пожалуйста, пользуйся дверью. Намного, знаешь, удобней.

Заговорщицки подмигнул, сел рядом с водителем, хлопнул дверцей и уехал. Глеб долго смотрел вслед машине, потом вздохнул и вернулся в подъезд.

Вовку он встретил на лестнице — тот спускался вниз. Когда Вовка увидел Глеба, лицо у него сделалось таким, будто перед ним привидение.

— Ты как здесь очутился? — изумился Вовка.

— А что? — глупо спросил Глеб.

— Как что? Дверь ведь была на цепочке! Я уже не знал, что и думать! Даже вниз смотрел — не свалился ли.

— Надо было не вниз, а вверх смотреть.

— Как вверх? — не понял Вовка.

— Ты знаешь Настиного отца, с бородой такой? — уклонился от ответа Глеб.

— Ну, знаю. А при чем здесь он?

— А кто он?

— Разве ты не знаешь? Писатель. Серебряков.

— Писа-атель, — протянул Глеб. — Вот оно что…

— Что ты мне голову морочишь? — начал злиться Вовка. — Как с Луны свалился!

И только сказал Вовка про Луну, сразу Глеб о Логе вспомнил.

— Не свалился я, Вовка, ни с Луны, ни с другой планеты. И не попаду туда никогда. Оборвался контакт, — грустно вздохнул Глеб и начал спускаться вниз, оставив изумленного Вовку на лестнице…

Конечно, жизнь на этом не остановилась. Жил он столько лет без Лога, проживет как-нибудь и дальше. Только что это будет за жизнь?! А может быть, и не было никогда Лога? Напридумывал, насочинял. Ведь до того, как увидел его на экране телевизора, и волка с зайцем из «Ну, погоди!» видел. Померещилось только… Но какое теперь это имеет значение?..

Глава двенадцатая. Ох уж этот Дима!

Во второй половине дня начала портиться погода. Утренние облачка, невесомые и светлые, потемнели, набухли влажной чернотой. И легкий, прилетающий из степей ветерок, такой ласковый и приятный в жару, сделался порывистым, неспокойным. Заметались на тротуаре невесть откуда взявшиеся обрывки бумаги, заспешили прохожие, время от времени опасливо поглядывая на небо. Дождь собирался не на шутку — не летний, веселый и цветной, а хмурый и серый — осенний. Значит, совсем уже закончилось лето. А это всегда грустно. Потому что не бывает ничего красивее и радостнее лета.