Седьмой ключ

Сергей видел перед собой сияющие глаза, лилейный стан, а над образом девы — покров ангельской благодатной защиты. И когда он вступил в лесок за деревней, ощутил вдруг чье-то невидимое присутствие — что-то незримо сопутствовало ему. Сергею почудился шелест крыл — нет, не почудился, он ясно его услыхал. И почему-то перекрестился.

Глава 3 Письма

Когда Сергей Алексеевич отлеживался в доме у Любы, наши путницы, Вера и Веточка, уже достигли края деревни. Справа у последнего к краю дома горел высокий костер — жгли мусор, старый хлам, колченогие стулья, поломанные ящики, негодную обувь, какое-то тряпье…

Веточку так и потянуло к костру — в городе не так часто встретишь живой огонь. Подошла, стала всматриваться в языки пламени, а оно трещит, пляшет! Из дома вышел хозяин — здоровенный плечистый детина с рябоватым загорелым лицом. В руках он нес две связки старых журналов, перевязанных бечевкой. В одной связке — журналы «Здоровье», а в другой — какие-то совсем старые, незнакомые, с пожелтевшими от времени страницами. Он швырнул их на землю, рядом с костром.

— Что вы их, жечь хотите? — выговорила осмелевшая Веточка, пытаясь прочесть название старых журналов. Эта связка лежала ближе к огню и корешки их от жара постепенно меняли цвет, коричневея на глазах.

— Старые… — Веточка наклонилась пониже. — «Старые годы»! — прочла она вслух и обернулась к маме. — Мам, жалко как!

— А чего их жалеть, — отозвался хозяин, — только место зря занимают. Этого хлама — как грязи… Невесть сколько на чердаке провалялись — только пыль от них! А читать у нас это старье некому — нам с женой работы невпроворот, пашем тут с утра до ночи. Так что…

Веточка к маме прижалась, глядит, застыла как натянутая струна… И вдруг пташкой к журналам метнулась:

— Лучше отдайте их нам, мы возьмем!

Вера к дочери подошла, руки на плечи ей положила:

— В самом деле, не надо жечь. Если вам они не нужны, мы заберем. Хотите — заплатим.

Она присела на корточки, разглядывая ветхую, поблекшую обложку журнала, лежащего сверху в стопке.

— «Старые годы», тысяча восемьсот девяносто первый год. Ох, да им больше ста лет! Ну что, отдадите?

— Да берите, если не лень тащить! А деньги за что — я их все равно бы в расход пустил… Забирайте, чего там!

Веточка, пискнув от радости, подхватила тяжелую пачку и поскорей оттащила подальше от жадного пламени.

Распрощались с хозяином, за околицу вышли, в лесок пошли. Справа, как и было на плане у них обозначено, потянулись садовые участки за сплошным забором. Тут, не снижая скорости, машина их обогнала — новенькая «вольво», блестевшая как майский жук бронзовик. Пыли-то, пыли — с ног до головы наших путниц окутала, а машина свернула к дачным воротам. Из задней дверцы юркий мальчонка выскочил, прыгнул к воротам, вопит:

— Папа, давай ключи, тут замок! Ура, мы приехали!

Его мама дверцу открыла, ноги в траву свесила — франтиха такая, модными деревянными бусами вся увешана, шляпка на голове из плетеной соломки с букетом цветов — шляпку сняла, обмахивается…

— Миша, Миша! — кричит, — сядь в машину, папа сам все сделает, сам ворота откроет. Вернись, сынок!

А сынок ни в какую…

Вертится, скачет юлой, на проходящую Веточку косится, в помойку, что у ворот, заглядывает.

— Мам, — кричит, — ты гляди, какой абажур смешной! Как у нас, только весь ободранный!

— Дурачок, — его мама из машины вышла, ножкой в босоножке плетеной притопнула, — у нас абажур итальянский, он двести долларов стоит! — она с победным видом взглянула на худенькие тяжело нагруженные фигурки Веры с Веточкой, проходящих мимо. — Не трогай это рванье, фу, гадость какая!

Между тем, их папа, коротко стриженный крутолобый крепыш, в яркой цветастой рубашке и бежевых шортах распахнул ворота, вернулся к машине, сел за руль, все семейство разом дверцами хлопнуло, и машина скользнула на территорию дачных участков. Ворота закрыть за собой никто из них не удосужился, и одна створка тихо покачивалась, жалобно скрипя.

А путницы шли дальше. Миновали участки, вступили на шоссе из бетонных плит, которые обступал с двух сторон могучий лес. Сквозь хвою солнышко светит, прозрачные струи света на зеленые мхи ложатся, на полянки нежной кислицы, на округлые, плотные листья копытня, на бурые островки прошлогодней хвои…

— Мамочка, может передохнем?

— Скоро дойдем, миленькая, потерпи.

Минут через двадцать ходу справа в лесу показались дома. Неприветливые, молчаливые, заколоченные… Вот один сквозь ветки виднеется, за ним подальше другой. Приободрились, прибавили ходу.

— Они, Ветка, это явно они! Кажется, добрались…

Первый дом стоял метрах в ста от шоссе — заспешили к нему чуть не бегом. И действительно, ни тропинок, ни заборов, ставни закрыты наглухо, каждое окно поперек ставень железной скобой перекрыто. Дверь забита крест-накрест досками, вокруг дома все заросло крапивой.

— Что-то тут не очень мне нравится, — призналась Вера, обходя дом и на веранду заглядывая. — Мрачновато… Ну-ка, давай-ка ключи.

Ветка связку из кармана сарафанчика достает, ключи разглядывает…