Седьмой свиток

— Мне надо вернуться в Каир, — пояснила Ройан, и Николас удивленно уставился на нее. — Только на несколько дней, — торопливо продолжила она. — Я поговорила с братом Дурайда. Мне надо закончить некоторые его дела.

— Мне не нравится, что ты собираешься отправиться туда в одиночку, — покачал головой англичанин, — после твоего предыдущего опыта.

— Если наша теория верна и угрозу представлял Нахут Гуддаби, то он сейчас в Эфиопии. А я в безопасности.

— И все равно мне это не нравится. Ты ключ к игре Таиты.

— Большое спасибо, сэр, — с притворной яростью заявила Ройан. — Это единственная причина, по которой ты не хочешь, чтобы меня пришили?

— Загнанный в угол, я вынужден признать, что изрядно привык иметь тебя поблизости.

— Я вернусь, ты и заметить не успеешь. Кроме этого, и без моего присутствия дел у тебя хоть отбавляй.

— Полагаю, тебя не остановить, — проворчал Николас. — Когда ты уезжаешь?

— Сегодня вечером есть самолет.

— Неожиданно. Я хочу сказать, мы только что вернулись. — Он в последний раз попытался протестовать, но сдался. — Я отвезу тебя в аэропорт.

— Нет, Ники. Хитроу тебе не по пути. Я поеду на поезде.

— Я настаиваю.

Вечером понедельника движение было относительно спокойным, и когда они выехали за пределы жилых кварталов, то покатили по шоссе довольно быстро. Путь скрасил рассказ Харпера о телефонных звонках, сделанных в ее отсутствие.

— Через Мариама Кидане я надеюсь связаться с Меком Ниммуром. Мек — ключ ко всему плану. Без него мы не сможем сделать даже шага на доске Таиты для бао.

Николас высадил Ройан перед зоной вылета в Хитроу.

— Позвони завтра утром из Каира и подтверди, что с тобой все в порядке, и сообщи, когда ты возвращаешься. Я буду в квартире.

— Платить за разговор будешь ты, — предупредила она, подставляя щеку для поцелуя. Потом скользнула по сиденью и захлопнула за собой дверцу.

Отъезжая, Харпер посмотрел на ее одинокую фигуру в зеркало заднего вида и переполнился тоской и чувством утраты. Кроме того, у Николаса засосало под ложечкой. Завыла внутренняя сигнализация. Происходило что-то нехорошее. Вернее, произойдет, когда Ройан доберется до Египта.

Еще один опасный зверь сбежал из клетки и крадется в темноте, ожидая возможности броситься. Но ни его форму, ни цвет пока разглядеть не удавалось.

— Пожалуйста, пусть с ней ничего не случится, — громко сказал Николас, не зная, к кому обращается. Он подумал, не вернуться ли и не заставить ее остаться. Но никаких прав на подобные действия у Харпера не было, да и Ройан бы не послушалась. Ей не удастся навязать чужую волю, разве что физической силой. Придется отпустить. — Но мне это совсем не нравится, — снова повторил баронет.

Личный секретарь и все остальные люди, работающие с Шиллером, знали, чего ждет от них хозяин. Все было в точности как требовалось. Готхольд фон Шиллер оглядел внутреннее убранство сборного домика с одобрением. Хелм не терял времени даром и как следует подготовился к прибытию босса.

Личные апартаменты немца занимали половину длинного сооружения. Они отличались спартанской простотой и одновременно были совершенно стерильны. Одежда висела в шкафу, а косметические средства и лекарства стояли в шкафчике в ванной. Личная кухня полностью оборудована и заполнена продуктами, а повар-китаец прибыл на «фальконе», чтобы готовить любые обеды, которые потребует хозяин.

Фон Шиллер был вегетарианцем, не курил и не пил. Двадцать лет назад он был знаменитым чревоугодником, любившим тяжелую пищу Шварцвальда, рейнские вина и черный табак с Кубы. Тогда Шиллер страдал ожирением, и его двойной подбородок свешивался на воротник. Теперь, несмотря на возраст, миллиардер был худ, подтянут и бодр как гончий пес.

Наступила осень его жизни, и теперь магната привлекали удовольствия разума и эмоций, а не тела. Он больше ценил неодушевленные объекты, чем живых существ: животных или людей. Камень, резьбу на котором сделали мастера, умершие тысячи лет назад, мог возбудить его больше, чем самая прекрасная молодая женщина. Фон Шиллер ценил порядок и полный контроль. Власть и обладание уникальными предметами стали его настоящей страстью теперь, когда тело постепенно утрачивало вкус к животным удовольствиям.

Каждый предмет огромной и бесценной коллекции древних сокровищ Шиллера был найден какими-то другими людьми. Но теперь наступил его последний и единственный шанс сломать печати на могиле фараона и стать первым человеком за четыре тысячи лет, который увидит ее содержимое. Быть может, в этом чувствовалась странная надежда на бессмертие, но фон Шиллер был готов заплатить за открытие сколько угодно золота и человеческих жизней. За эту страсть коллекционера уже умерло немало людей, но его не волновало, будут ли другие жертвы. Любая цена не слишком велика.