Съедобные сны, или Ошибка доброго мудреца

Происходила бурная гурманизация человечества. Во многих людях пробудилась генетически-гастрономическая память, и теперь они со смаком ели во сне то, чем питались наяву их отдаленные предки – медвежатину, оленину, всякую дичь. Некоторые хвалились, что и мясо мамонтов во сне едят. Возникло добровольное общество мамонистов, то есть сторонников архаического питания. Начала входить в моду и всяческая кулинарная экзотика – блюда китайской, индийской и даже индейской кухни. Пресса всего мира весьма способствовала гурманизации землян. В нашем отечестве стала выходить ежедневная газета «Друг едока», вскоре тираж ее превысил тиражи всех центральных газет.

Появились журналы «Спутник спящего» и «Вкусные сны». Гигантским тиражом вышел «Учебник питания» со множеством цветных иллюстраций. Началась подписка на двенадцатитомную «Пищевую энциклопедию».

Не дремало и телевидение. Быстро завоевала популярность двухчасовая ежедневная передача «Матвей Утюгов – любимец богов». Каждый раз начиналась она так: возле пиршественного стола, на котором красовались всевозможные вкусные снеди, появлялась стройная артисточка; на голове ее была шапочка-утюговка, а на остальных частях тела почти ничего и не было. Приплясывая и изящно похлопывая себя то по головке, то по животику, красотка пела:

Утюговка-душечка,
Ты – моя кормушечка!
Шапка, шапка-милочка,
Ты – моя кормилочка!

Затем выступали представители различных гастрономических течений, едоки-историки, кулинары-теоретики. Заканчивались эти передачи гимном в честь Утюгова на слова поэта О. Пищеводова. Привожу текст дословно:

О, друг Матвей!
Ты всех людей
Избавил от очередей,
Хозяек и холостяков
Ты спас от кухонных оков!
Без всяких денежных затрат
И пастила, и шоколад,
И окорок, и ананас
Доступны каждому из нас!
Матвей! С тобою мы горды
Высоким качеством еды,
На стол нам жаловаться грех:
Нормальный стул у нас у всех!

…Затем возник творческий союз искусствоедов. Искусствоеды стали издавать литературно-гурманистический журнал «Стол». В нем печатались солидные научные и художественные труды, посвященные пище и ее главенствующей роли в истории человеческой цивилизации и в искусстве. Там же время от времени появлялись и небольшие заметки, где речь шла о делах конкретных. Однажды я там прочел сообщение о том, что популярность Матвея во всем мире колоссально возросла, и недаром в каждой четвертой семье, где в этом году родился мальчик, родители нарекли его Матвеем. Явившись к своему другу с номером этого журнала, я с восторгом прочел ему ту заметку (она называлась «Миллионы тезок») и был очень удивлен, что Матвей этим ничуть не обрадован.

– Мотя, я бы на твоем месте от радости плясал! – воскликнул я. – Вот это слава – так слава!

– Нужна мне эта слава, как лысому расческа, – хмуро молвил он. – Знаешь, Гена, я вот чего боюсь: слишком высоко меня судьба затащила. А что если я в чем-то ошибся?.. Что если мое имя станет вдруг не положительным, а отрицательным? Как в таком случае мои тезки себя чувствовать будут?..

10. Фарфоровый день

Миллионы землян были благодарны Матвею Утюгову, а прекрасная половина рода человеческого – в особенности. Поэтесса Карасева так о нем сказала:

Матвей, великий чародей,
Живи, купайся в славе,
– От кухни, от очередей
Ты женщину избавил!

А один журналист заявил, что Утюгов – это Дамский Ангел. Прозвище это привилось, и многие мужчины, толкуя о моем друге, стали именовать его именно так.

…И вот миновал год со дня запуска в космос спутника, снабженного уловителем-усилителем. По требованию всех женщин мира эта годовщина стала всемирным праздником. В историю он вошел как Фарфоровый День. Всемирная женская ассоциация «Сестры Гения» призвала всех землян отметить этот день выбросом из домов на улицы всей домашней посуды – в ознаменование того, что пища небесная навеки победила пищу земную. В связи с этим у нас в Питере по радио, по телевидению и в печати заранее было сообщено всем гражданам, что в день праздника с 10 до 12 часов дня выходить на улицу будет опасно.

…Было безоблачное летнее утро. В 10 часов Зоя и Кира подошли к открытому окну и начали метать на улицу тарелки, чашки, блюдца, кастрюли, ложки, вилки и прочую кухонную и столовую утварь, которая уже год хранилась безо всякого практического применения. С улицы доносилось звяканье металла, жалобный звон бьющегося стекла и фарфора; посуда летела из всех окон, весь асфальт был усеян осколками. А из уличного репродуктора звучал гимн в честь моего друга: