Седой Кавказ

– Теперь я долго не проживу, болезнь одолела меня. Мой вам весет^* – беречь наш надел, бук, дом, речку. Все наше родное, эти леса, горы, землю – все беречь. Мы здесь хозяева! Это первое. – Денсухара мучила одышка. – Второе, беречь наш язык. И наконец, третье. Кемса, это тебя касается, постарайся дать детям хорошее образование. Наши дети должны учиться, плодиться, хранить язык и край…

Позже, ночью, дети вповалку сопели на нарах, Кемса вышла во двор за дровами. Когда она с вязанкой возвратилась, Денсухар, греясь, сидел напротив печи. В полумраке она испугалась – от мужа осталась зловещая тень: скрюченный остов с большим черепом. И только впалые глаза – большие, вымученные – полыхали пламенем догорающих дров.

Подкладывая поленья в печь, она искоса оглядывала немую тень и вдруг, испугавшись, не выдержав, в волнении спросила о давно наболевшем и угнетавшем ее:

– А у нас долги есть?

– Нет, – резко и твердо ответила тень, и еще ярче блеснули глаза.

Всю ночь Денсухар не спал, все кряхтел у печи. До зари он послал жену за соседом Дуказовым Нажой.

– Ты иди проведай скотину, – выпроводил он Кемсу, чтобы остаться наедине с ним.

Вскоре Нажа торопливо ушел и вернулся поздно ночью, неся с собой дорожную грязь и мороз.

– Домбу не застал, хоть и ждал с полдня, – слышала разговор мужчин Кемса из соседней комнаты, – передал Алпату, чтоб он срочно к тебе приехал.

Они еще долго говорили о городских новостях. Перед самым уходом Нажа удивленно вымолвил:

– Да-а, теперь это не те Докуевы. Живут, как князья. А Алпату совсем другая. Ее нос крючком вверх полез, так может и курносой стать. Только вот как была тупица костлявая, так и осталась, видно, не идет впрок дармовое.

Месяц прошел – Домба не объявился.

Вновь Дуказов поехал в Грозный.

– Дома не застал, на работе нашел, – докладывал сосед больному Самбиеву. – Лично Домбе передал твою просьбу. – Дуказов в удивлении помотал головой. – Видно, большой начальник наш земляк, уж больно важный стал, даже вальяжный… Но приехать на днях обещал, справился о лекарствах для тебя, о твоем состоянии. Говорил, что Алпату ему даже не сообщила в тот раз. Карга старая. Поэтому не приехал.

Еще прошел месяц – Домба не объявился.

Наступила весна. Апрель благоухал запахами, ясностью, теплом. Даже не слезающий с нар истощенный Самбиев в надоевших до тошноты комнатах чувствовал все буйство природы. Как-то солнечным днем, оставшись наедине, ему стало так тоскливо и душно в доме, что он на свой страх и риск попытался выйти на веранду. Оказалось, что силы у него еще были. С жаждой выловленной рыбы, он вдыхал аромат гор, как только вылупившийся птенец, любовался красотой мира, и вдруг он увидел, что с западной стороны, на урезанной границе, воздвигнут плетеный забор. Омрачилось лицо Денсухара, тяжело, со свистом сопя, двинулся он к преграде, будто она не давала ему жить и дышать. Обхватил он слабыми кистями кол, злоба была, а сил не осталось. Дернулся раз, другой, неожиданно в голову что-то стукнуло, он потерял сознание… Так и нашли его жена и дети, в параличе схватки с преградой большевистской власти… В ту же ночь десятилетний Лорса поджег эту изгородь.

Пару месяцев спустя, в начале лета 1972 года, Денсухар Самбиев скончался, оставив на плечах Кемсы пятерых несовершеннолетних детей.

* * *

На похороны друга детства Докуев Домба приехал. Приехал не один, а с женой и старшим сыном Албастом, за рулем новенькой «Волги». Такая техника в захолустном Ники-Хита еще не появлялась. Ребятня и взрослые обступили автомобиль, заглядывали вовнутрь, осторожно гладили белесый глянец металла.

– Собственная!

– Да не может быть! – слышался завистливо-восхищенный шепот.

– Говорят, что по всей республике всего пять таких в собственности.

– Неправда – три.

– А Албаст, тоже большой начальник. Смотри, как одет, пухленький, словно лощеный.

Приезжие, в знак почтения к покойному, привезли в багажнике огромного барана, по мешку муки и сахара. Как уважаемого человека Докуева посадили на самое почетное место. Даже согнутые летами старцы заискивающе улыбались преуспевающему Домбе, всячески пытаясь завладеть его вниманием или просто взглядом. Все забыли о похоронной процессии и засыпали Домбу многочисленными вопросами: от международной обстановки и веры – до видов на урожай и прогноза погоды. Каждое брошенное слово знатного горожанина выслушивалось в почтительном молчании, с раскрытыми ртами. Даже если Докуев отвечал «не знаю» – старцы кивали одобрительно головами – «мол, каков: скромность и мудрость – лишнее не скажет, хотя все знает».

Теперь уже редкий гость в родном селе, Докуев мало изменился: такой же сухопарый, маленький, скромно одетый. Только блеклым серебром покрылась голова и глаза потускнели, но ерзали так же шустро по сторонам, не зная, на чем или на ком остановиться в спокойствии и в безмятежности.