Седой Кавказ

Торжественное застолье, официально обозначенное «началом посевной», вел сам председатель Тыква. Самбиев восседал рядом в окружении своих бабулек. Под их бдительным оком он много ел, самогон не пил, только чуть-чуть пригублял некачественную водку местного разлива.

Когда тосты поднадоели, животы наполнились, глаза слегка затуманились, громко заиграла музыка, это было как старт – в актовый зал вломилось чуть ли не все село.

После бессонной ночи вид женщин Самбиеву претит, только бабульки ему милы, с ними спокойней. К счастью, Вера сегодня дежурит в больнице, вежливые притязания Светы урезонили бабульки, обозвав ее «селедкой», а тут в центре зала замаячила в танцах стройная фигура Зины с юными телесными дарованиями; ожил Арзо, загорелись глаза, румянец всплыл в щеках.

– Ой, коза длинноногая, – заревновали бабульки, перехватив взгляд «родимого».

– Ну, почему же, даже очень хороша, – не сдержался Самбиев.

– А Полюшка как? – беспокоятся бабульки.

– Она страдает, когда я скучаю. Даже просила, чтоб я ублажался с кем-либо в общении.

– Ну если только в общении, – согласны бабульки. – Хочешь пригласим ее сюда, посидите рядышком, пообщаетесь?

– Вы просто очаровашки! – потирает руки Арзо, теперь и самогон пьет, раз водка кончилась.

Зинка действительно молода, глупа: уминает все с чавканьем, так же пьет, при этом сидя умудряется танцевать, бабульку и Арзо плечами бьет, бессмысленно хохочет.

– Устали мы, родимушек, отправь нас домой, – пожаловались бабульки, когда электронная музыка, барабанный бой загудели в полную мощь.

– Карету к выходу! – приказал Арзо, сам пошел провожать старушек.

Пока целовались, обнимались, плакали, словом, прощались, свежий вечерний воздух улицы вернул ясность в мысли Самбиева, и он подумывает, как бы теперь отделаться от юной Зинки. Проводив бабулек, он еще постоял на улице, покуривая, сделал гениальный вывод, что во всем необходима мера – не управляющая и не Зинка, а что-то посередине, только с новизной чувств. И как бы, сообразно его мыслям в зале он попадает под новую опеку – Нины.

– Посмотри, посмотри, вон моя сестра Юля! Как она тебе, наша красавица? Как я, крупная, умная, бухгалтером в гастрономе работает. А как она начитана, многогранна.

Действительно, грани есть, и такие контрастные. Вот танцует Юля: белоснежный зайчик бантика на кончике толстой, русой косы с ягодицы на ягодицу раздольно прыгает, неугомонно резвится, и хочется Самбиеву его слегка прижать, погладить, остудить этот пыл, умерить шаловливость.

А вот Юля повернулась лицом, улыбается сестре, рукой машет, и Самбиеву ничего не хочется, даже новизна не прельщает.

– Так ты пей, пей Арзо, – подсказывает Нина, – отчего ж ты не пьешь, в честь тебя ведь праздник.

К полуночи и музыка устала, начались медленные танцы, свет погасили. Попеременно с сестрами танцует Арзо, меж танцами самогон стаканами до потери памяти хлещет. Только свежесть воздуха вновь возвращает его в реальность: у него все болит, тошнит, и буквально висит он на крупных плечах сестер, куда-то ведут его волоком.

Все-таки прогулка на чистом воздухе очищающе действует. В квартире Нины он более-менее вменяем, и тут в сувенирный рог наливают ему шампанское, Нина произносит тост за чеченских мужчин. Рог – осушен, чеченский мужчина – свален.

От позыва к рвоте очнулся Арзо, мир переворачивается, он летит в пропасть. Открыл глаза – полегчало. Свет ночника, лежит он на диване, на краю дивана две сбитые женские спины, пьяные, как в тумане, слова:

– Вообще-то все они сволочи… только в этом деле хороши.

– Да-а.

– Что «да»? А ты откуда знаешь? Небось с Ансаром… То-то я замечала, как я на работе, ты сюда. Ах ты сучка! Падла!

– Сама ты сучка!

Начался крик, галдеж. Самбиев воспользовался перепалкой, бросился в ванную вырывать… Сильные, заботливые руки подняли его, отвели в комнату, раздели, уложили. Все равно ему плохо, особенно когда глаза закроет. А тут спиной к нему, глядя в зеркало, душась, в одной прозрачной комбинации – женщина, и почему-то нет косы. Она легла рядом, задышала жаром в лицо: – «Полтора года как уехал… без мужика я. Думаешь легко?»

«Нина – сноха», – искрой промелькнула грешная мысль, он собрал всю свою волю, с силой оттолкнул ее, стал кое-как одеваться.

В воскресенье он «лечился» у бабулек в Столбищах, в понедельник, с утра, вместе с управляющей местного банка поехал в райцентр Байкалово, чтобы головной банк за долги хозяйства «Заветы» не задержал платежное поручение. За услугу пришлось еще одну ночь париться в бане гостиницы. Только после этого Самбиев уехал в Тюмень, оттуда полетел в Нижневартовск и далее на перекладных сквозь комариные тучи до Покачей.

Теперь Арзо общается не с главным инженером, а с гендиректором нефтегазодобывающего управления.

– Десять тысяч долларов? – удивлен нефтяник. – А может лучше рублями, я ведь не знаю, что с валютой делать, куда деть.

– Узнаете, – важен экономист-бизнесмен Самбиев, – рубли от галопирующей инфляции тают, да и вообще это не деньги, так, для булочной в кармане, а доллары и в Африке доллары.

– Так, значит, и перечисление будет?