Седой Кавказ

Чуточку заколебался Арзо, думая вначале пойти в аптеку и на базар, а потом к театру, однако любопытство съедало, и он, боясь опоздать, побежал по проспекту Революции в сторону республиканского театра им.М.Лермонтова.

Театральная площадь наводнена вооруженными людьми, так что яблоку упасть негде. Основное действие происходит внутри, и Самбиев, досконально знавший эту округу, сходу перемахнул через забор воинской части, слегка заросшей тропинкой вышел к пожарному входу: здесь два курящих молодых человека, видимо, артисты театра, хотели у него что-то спросить, однако Самбиев нагло дернул дверь, побежал по лестнице вверх. В зале столпотворение: кто сидит, в основном стоят.

После вступительного слова председателя парламента Чеченской Республики прозвучал новый национальный гимн. Главный старец Докуев Домба-Хаджи торжественно вынес на сцену Коран. К стоящему в стороне микрофону поднялся президент-генерал, зачитал текст присяги. Грянула овация и возгласы: «Аллаху акбар! Дала декъал войла хьо!»^*

Прямо в зале раздалось несколько выстрелов.

– Не стреляйте, не стреляйте! Это театр!

– Какой театр?!

– Пошел вон! Мы лучше построим.

Объявили, что Президент выступит перед гвардейцами на балконе.

Народ повалил к выходу, началась давка, крик. Самбиев бросился к своему пути, а там дверь заперта. С основной массой через главный вход его буквально выдавили наружу. На улице все содрогается от оружейных залпов. Арзо поднял голову, прямо над ним с балкона театра президент и Докуев приветствуют ликующую толпу, машут, улыбаясь, руками.

От выстрелов заложило уши. Кого-то ранило в голову: два-три человека склонились над пострадавшим, остальные не обращают внимания – революция без жертв не бывает. Крупная пулеметная гильза больно, до крови, ударила в голову Арзо, зажав ссадину, он побежал прочь. По проспекту идти было бесполезно, и он подался сквозными дворами.

– Да как это можно в небо стрелять? – на ходу слышит он голоса столпившихся старушек. – Ведь они в Бога стреляют, ангелов отгоняют, чертям путь расчищают.

– Что ты городишь? Ведь это салют, такая традиция.

– Откуда – традиция, что-то я этого не знаю? Сегодня в беззащитное небо стреляют, завтра в нас начнут. Ведь оружие не для торжеств, для убийства создано.

– А вдруг этот свинец обратно на головы упадет? Домой пойду.

– Ой, Боже, прости нас, не гневись затмению разума! Не ответь нашей земле тем же.

Аптека закрыта, витрина разбита, прохожая женщина объяснила, что понятие «аптека» – не созвучно свободе, лекарства, как и все остальное, на рынке.

У Зеленого рынка Арзо остолбенел: прямо у входа сидит Пасько, в той же одежде, не изменившийся, перед ним глиняные горшки для цветов.

– О-о, здравствуй, здравствуй, Самбиев! – отвечая на приветствие, Пасько подал холодную, склизко-влажную руку. – Как дела? А я вот горшки продаю.

Неестественно широко улыбается Пасько, улыбка не идет его кислому, грубому лицу.

– Так кому ж ныне горшки, цветы нужны? – удивился Арзо.

– Ой как нужны, – только сейчас Самбиев заметил новое у бывшего начальника – два ряда металлических зубов. – Ведь новая жизнь идет, а цветы как символ – революция продолжается! Постой, постой Самбиев, ты когда освободился? Тебя столько людей спрашивают.

– Кто спрашивает? А откуда вы знаете, что я сидел?

– Все знаю… Хе-хе… Так как тебя найти?

– Я в Ники-Хита.

– До сих пор в Ники-Хита? Так ведь у тебя квартиры Цыбулько в городе.

– Это в прошлом, – выдавил жалкую улыбку Самбиев, – ну я пойду, а то базар закроется.

– Ага… А постой, Самбиев. На обратном пути подойди, – дело есть.

В отличие от остального мира, рынок цвел: все, что хочешь, что душе угодно – от черной икры до снарядов к танку, лишь бы деньги были. Арзо базары не любил, не торгуясь, купил мясо, овощи, хлеб. С лекарствами оказалось сложнее – все есть, но срок годности отсутствует.

Когда, подзадержавшись, Арзо вышел с рынка, Пасько уже не было. Вечерело, народ спешно разбегался по домам, укрытиям. Самбиев двинулся напрямую через дворы, и тут совершенно случайно его взгляд выхватил горшки. Он вернулся, глянул внимательней в вентиляционную яму дома – прикрытая газеткой разбитая корзина, в ней виднеются горшки. Арзо огляделся, вдалеке – сгорбленная, вороватая фигура Пасько, руки в карманах кожаной куртки. Ноги сами понесли Самбиева вслед, он не бежал, он летел скорой иноходью.