Сегодня и ежедневно

- Ах, ты какой заботливый, - сказала Тая, - разбужу! Не бойся, не разбужу! Ему главное - уснуть, а там хоть из пушек пали, спит до утра на одном боку.

- Ему теперь сколько? - спросил я.

- Уже пятый, - откликнулась Тая.

Мы опять замолчали. Между нами стоял стол. Я сидел неподвижно. На столе очень громко тикал маленький будильник. Тая все-таки подошла ко мне снова.

- А я знаю, - сказала она шутливо, - я все про тебя знаю. Ты пьяный.

Я не ответил. Она засмеялась, мирно, по-хорошему, и крепко и тесно прижалась ко мне, и вцепилась в волосы, и помотала моей головой, словно таску мне дала.

- Ну, ничего, - сказала она, - бывает! В жизни всякое бывает, и не такое случается.

Что она имела в виду? Наверно, сама себя прощала - всякое в жизни бывает...

- Раздевайся, что же ты, - сказала она просто, - ведь не к чужой пришел. Ложись, отоспись... Иди сюда. - И она отошла от меня, и я услышал, как она откинула одеяло, легла и укрылась. Я еще не мог к ней подойти. Она подождала еще несколько. - Не выламывайся, - в голосе ее была какая-то словно бы угроза. - Коля, не выстраивай номеров, не надо, здесь не цирк...

Я сказал:

- Посижу и уйду.

Она приподнялась на локте и долго смотрела на меня.

- Обидеть пришел, Коля? - сказала она горячим и сухим шепотом. Затосковал, да? В Ташкент потянуло? К своей, да? - Она говорила быстро, словно торопясь освободиться от какого-то груза, который жег ее немилосердно, она говорила быстро и зло, я знал ее в эти минуты, и так жалко, что в слабом этом свете не видел ее красивого лица. - В наездницу влюбился, она чем же тебя, интересно, завлекла? И как тебя Алимов там не прирезал, тебя на куски надо резать, ах, жалко, Алимов тебя пощадил. Или, может быть, он про вас ничего не знает? Так я напишу, я ему быстро глаза открою, дураку! Ишь, сидит - как я не я! Приехал, видите ли, поиграть со мной, как кошка с мышкой, - голос ее задрожал, в нем послышались слезы. Два года! Два года, - она словно обращалась к каким-то, окружавшим ее невидимым свидетелям, - я его жду, вот увиделись, а слово ласковое, хоть одно, где?

Ах, как хотела она, бедная, защитить, спасти наше с ней самое дорогое, самое драгоценное, да, видно, не умела, не с той ноты взяла. И мне мучительно было слышать в темноте ее резкий голос, такой непохожий на ее душу, злой голос, произносивший в темноте колючие и мелкие слова, она не умела подбирать слова, и они тоже не похожи были на ее душу, ее душа лучше была и выше этих слов. Они свистели в душном воздухе и не попадали в мишень, они пролетали мимо, как говорится, за молоком, и жалость, острая и саднящая жалость к себе и к ней подняла меня с места и толкнула вперед, к Тае. Я встал, и быстро подошел к ней, и обнял ее, и поцеловал, и сказал, что никого у меня в Ташкенте не было, и это была правда. И она, когда услышала это от меня, то вдруг ухватилась за меня цепко и отчаянно, как будто защиты просила, и долго не отпускала меня, а я и не рвался от нее, и только когда стало рассветать, я услышал снова, как громко тикает будильник на столе...

На дворе уже кончалась ночь, пора было приходить рассвету, и в плотно зашторенные окна Тайной комнаты втекал какой-то ослабленный серый свет. Стали видны стол и зеркало, и блестел уголок Вовкиной кровати. Тая снова закинула руки за голову, она лежала молча, у нее были нежные, трогательные виски, и она смотрела куда-то вверх, и брови были сдвинуты решительно и сурово.

- Нет, - вдруг сказала она, - нет, нет. Хорошо с тобой, слов нет, хорошо, прекрасно, волшебно, а не склеится у нас, не сладится, все равно нет.

"Правда, - подумал я, - все понимает".

Она соскочила с кровати и, босая, в рубашке, пошла и оправила что-то на Вовке. Да, права она, ничего не выйдет, пора кончать.

- Голова болит, - сказал я, - на воздух надо.

Она несколько раз кивнула головой:

- Беги, беги. Я вижу, опять потянуло куда-то. Опять бежать хочешь. А куда? Куда, отчего ты, все бежишь? Что ищешь? Кого? Не ищи, все равно не найдешь. Скажи правду, соврал про Ташкент? Ведь было же? Было? Говори! Ведь я тебя два года ждала, все ждалочки изгрызла... Ждала, ждала...

Я сказал:

- Кинь мне рубашку. - Она подала мне одежду. - Ждала, говоришь? Верю. Но ведь ты же не одна ждала?

- Что? - сказала Тая.

Я сказал:

- Ты в компании меня ждала, Тая. Поэтому тебе и хочется, чтобы у меня в Ташкенте кто-то был. А я тебе верно сказал, ты знаешь, если бы у меня кто был, я бы сразу сказал. А ты обмануть меня хочешь, а чувствуешь, что это не дело, не для нас с тобой поступки, вот и пророчишь, что, мол, у нас не сладится. Это совесть твоя за тебя говорит. И на том спасибо.

Она отступила от меня подальше.

- Ты что? Не протрезвел?

Я сказал:

- Выходи, Тая, за майора. Я тебе советую. За Лыбарзина не надо скользкий, ты дай ему атанде, а за майора иди.