– Сергей, – продолжал тот. – Или просто Серёжа! Разрешите мне, прежде чем выдать Вам характеристику для поступления в Высшее Учебное Заведение, окинуть беглым взглядом Ваш блестящий путь, Вашу, так сказать, деятельность, всю Вашу, если можно так выразиться, головокружительную карьеру в стенах вверенного мне института. В самом деле: окончив десятилетку, Вы пришли к нам без каких бы то ни было трудовых навыков, и мы не смогли предложить Вам ничего, кроме низкооплачиваемой должности разнорабочего. Должен сказать, Вы с таким рвением принялись за дело, что руководству уже через неделю стало ясно: человек с такими способностями должен быть использован с большей выгодой, давать, так сказать, повышенный КПД – и мы назначили Вас бригадиром, организатором и вождем всех уборщиц предприятия. Надежды, возлагаемые на Вас, целиком оправдались. Руководству Института, и в частности мне, как директору, было очень приятно выслушивать от своих ближайших соратников буквально ежеминутные горячие похвалы Вашему таланту, способностям, уму и личным качествам. Руководство, в частности я, сделало Вас прорабом. И Вы снова оказались на высоте. И снова закономерное выдвижение. Ваш талант, дорогой Сергей Александрович, Сергей, Серёжа, – Ваш талант отражен руководством Института в ряде приказов, как в капле… э… воды. Прораб. Старший прораб. Инженер по эстетике оформления институтских колонн в дни праздничных демонстраций!.. Кооптированный член месткома, Член Совета Строительного Кооператива, Главный Оформитель Стенной Печати. Вот тот далеко не полный перечень Ваших ответственных постов, Ваших блистательных побед и достижений. Товарищ Чувилькин! Руководство Института, в частности я, высоко оценило Ваши личные качества инициативного, широко эрудированного гражданина и отзывчивого общественника! Сергей Александрович, Сергей, Серёжа! Руководство Института следило за Вашими успехами с огромным вниманием и, простите за сентиментальность, с естественным чувством любви. И сегодня, в день расставания с Вами, в день, когда Вы покидаете эти стены для того, чтобы в других стенах, стенах университета, жадно и ненасытно грызть гранит, Руководство Института счастливо вручить Вам эту характеристику. Поверьте, она блестяща. Сделано все, чтобы облегчить Вам наилегчайшее прохождение через Сциллу приемной комиссии и Харибду экзаменов. Товарищ Чувилькин! Руководство Института благословляет Вас, но мы атеисты, Сергей Александрович. Мы благословляем Вас не портретом какого-нибудь Николая чудотворца, нет! Мы благословляем Вас отрезом на брюки. Этот отрез приобретен на средства, взятые из личного фонда Директора. Носите на здоровье. Сейчас члены месткома вручат Вам скромный транзисторный приемник и путевку в туристический лагерь «Спутник». Путевка на два срока. Недостающие суммы на эти путевки спущены также из личного фонда Директора.
Я закругляюсь. Дорогой товарищ Чувилькин! Сергей Александрович! Сергей! Серёжа! Счастливого Вам пути в Вашей молодой жизни! Творческих успехов!
На глаза директора набежала слеза. Присутствующие сморкались. Юноша был растроган. Он пожал руку Директору.
– Спасибо! – сказал он искренне. – Спасибо, папа!
Письмо незнакомки
– Вам письмо, – сказала дежурная по этажу и, протянув Пастушкову розовый надушенный конверт, лукаво добавила: – От дамы.
Пастушков прошел к себе. В номере были раскрыты окна. В них влетал тополиный пух, и веселый шум весеннего города тревожил душу. Он как-то бередил ее неясными зовами, смутными и желанными обещаниями необычного. Пастушков распечатал конверт.
Дорогой друг! Дорогой Евгений Васильевич, – читал он, – я совершенно случайно узнала, что Вы сегодня приехали в наш город. Как я обрадовалась, не могу сказать! Ведь я так давно хотела повидать Вас, так давно хотела поговорить с Вами, рассказать Вам свои мысли, все чувства, которые возникли в душе при чтении Ваших книг… Да, да, я давняя и страстная поклонница Вашего творчества, и для меня было бы большим и, может быть, незаслуженным счастьем познакомиться с Вами, узнать Вас поближе…
– Прелесть! – произнес вслух Пастушков. – Самая настоящая прелесть! – Он повертел в руках надушенный листок и понюхал его. – Ландыши!
Любимый запах взволновал его, и Пастушков снова обратился к письму.
…Я знаю широту Ваших взглядов, – продолжала незнакомка, – я знаю, как чуждо Вам ханжество и мещанское лицемерие, поэтому, уверенная в том, что Вы поймете меня, я легко и свободно прошу Вас: приходите ко мне, найдите, урвите минутку, отвлекитесь хоть ненадолго от Ваших, я знаю, наиважнейших дел, ведь человеку нужно и можно бывает и отдохнуть, и поболтать немного, не правда ли? Приходите, право. У меня уютно и тихо, мой муж уехал на дачу к своим цветам и рыбкам… Я живу совсем недалеко от центра: Сергиевская, 5, квартира 20, второй этаж, троллейбус «А». Я постараюсь, чтобы Вам было приятно и легко…
Пастушков рассмеялся. Страницы Мопассана прошелестели в его памяти, и легкий ветерок приключений пробежал по комнате. Темнело. Строки письма слегка расплывались, и Пастушков включил свет.