Сегодня и завтра, и в день моей смерти

И вот ниспускается на нас Людмила Петровна. Голос хлесткий, веселый, да уж знали мы цену онко-голосу: она и матери скажет тем же, не дрогнет.

-- Ну, так вот, давайте-ка сядем, вот та-ак... -- вздохнула.-Экспресс-гистология не дала ясного ответа. Были разночтения, были, прямо скажу, подозрительные клетки. Я бы могла вам назвать, но стоит ли? В общем, опухоль... доброкачественная.

Доченька, как я сейчас прибегу и в глаза тебе ясно-ясно гляну, уже без утайки -- да здравствуют заговоры!.. Такие!...

-- Мы долго смотрели и пришли к выводу, что это симпатобластома.

"Что?! Бластома?.. -- дохнуло в душе холодом. -- Это же... что-то я слышал..."-- глянул на Тамару, и глаза ее тоже подмерзли.

Таково наше общее мнение. Вот!.. -- улыбнулась и снова

свела губы гармошкой. -- Но опухоли эти очень коварные. Будучи по своей гистологии доброкачественными, они клинически ведут себя... в общем, плохо -- рецидивируют.

Как же так?

Так!.. Виктор Иванович Малышев, когда я ему сказала, обрадовался: ну, говорит, я по семь раз вырезал.

На одном месте?

Да!.. -- широко улыбнулась.

Но... какая же это тогда?.. -- "доброкачественная?"

Бывает, Александр Михайлович,-- вздохнула и дружески подняла потеплевшие глаза. -- О, вы еще не знаете, чего только не бывает. И вот теперь мы должны вместе подумать. Я узнавала, где и у кого только могла, говорила со всеми китами, и никто ничего не может сказать. Одни говорят, надо

делать облучение живота, другие говорят: не портите ребенка. Я прописала профилактически эндоксан в таблетках.

"Эндоксан?!" -- мрачно переглянулись с Тамарой: ведь это она его принимала, ведь это -- от э т о г о!

Мы что слышим? То, что хотим услышать. Если это хоть отчасти возможно. Семь раз "бластома, коварная, эндоксан" -- отпрянули, притаились, а шагнула вперед "доброкачественная".

А пока, пока что мы едем домой. Я забыл рассказать, как хорошие, добрые люди помогали нам; я забыл рассказать.... впрочем, эта возможность у нас еще будет, а сейчас: вот парадный подъезд, и стоит перед ним машина. Ну, прощаемся!.. Всем спасибо!.. Где б вот так, безрежимно, по-домашнему, мы смогли б отбыть это время? Всем спасибо! А вам -- и зашитым, и радикальным -- чуда вам!.. всем, всем!!! Прощайте, прощайте и дай Бог никогда, никогда не увидеться.

Влипли в переплеты оконных рам мучнистые лица, расплющились о стекла, ждут. Идешь, хворостиночка легкая, еле-еле на тонких бамбуковых. Колготки, что месяц назад туго входили, слабо морщат, обвисли. Оборачиваешься и... распахиваются окна в дождливый холодный октябрь: "Лерочка!.. Смотри, не возвращайся! Будь здорова, деточка!.." Сколько их...Машут, кричат, а в глазах так много, что и словом не стоит тревожить. У комарика лапки толще, чем та паутинка, на которой висит, перекручивается, трется об острые камни наше счастье, наша надежда, но ведь может удача взять тебя в белы руки, унести от беды. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Вот и кончилось первое действие. Наскучавшись досыта, загремела стульями публика, задвигалась к выходу. Курят, трудятся над пирожными, далеко вперед (не обсыпаться б) вытащив голову. А иные каменно исчезают в дверях, где застенчиво выведено: 00. Да, ноль-ноль еще в наших гаданиях. Антракт!.. И, понятно, в анфиладах фойе закручивается шаркающее, разговаривающее, разглядывающее кольцо: это тоже театр, каждый здесь и актер и зритель. Вот за это тоже любят театр -- тротуар, бенуар, будуар.