Сегодня и завтра, и в день моей смерти

В женском календаре под картинкой "Строители", где коричневый гориллоид-рабочий толкает белую глыбу, поддетую краном, чернилами шли цепочками Тамарины записи -- как дымы косые от чисел июля. Куда дул он, тот ветер? Под картинкой же блошиными буковками тиснута статеечка кандидата педагогических наук Н. Воробьева "О народной педагогике". "Так же как наряду с научной медициной существует народная медицина, так во все времена культурного развития человечества наряду с официальной академической педагогикой существовала и существует народная педагогика". Вы и сами, товарищ ученый, наверно, не ведаете, до чего же правы: в этой жизни все -наряду. Клади в этот короб все подряд и не промахнешься. Ну, и наши записи с вашими мыслями тоже туда же. "Грамоте учиться -- всегда пригодится" ("Щека болит , -- писала Тамара, -- плохо слышит левое ухо"). "Ученье -- человеку ожерелье" (чтобы удавиться: "Плохо спит, плакала ночью, небо опухшее"). "Ученье лучше богатства". Да, когда нет богатства. А почему бы вам, товарищ Воробьев, не привести архиновую народную поговорочку: "Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным"? Потому что нет у нас бедных? Даже слово такое вытравлено. "Ученье в счастье украшает, а в несчастье утешает". Это вы сами придумали? Не посоветовавшись с Эразмом Роттердамским? "Отсюда пословица: "Ученье образует ум, а воспитание нравы"". Это народ так по-херасковски выражается? "Ключом к знаниям народ полагает язык, который служит мощным орудием познания". Эх, взять бы этот ключ (а еще лучше орудие) да ка-ак треснуть по твоему кандидатскому мусоропроводу! Недаром же народ, современный, так и говорит: "Жизнь бьет ключом, и все по голове".

В выходной день мы в последний раз увидели, какая была у нас девочка. Два Сергея, большой да маленький, пололи картошку. Ты пошла к ним. И увидел: посмеиваясь, перебрасывали друг другу твой красный берет. "Ну, отдай... Сере-ожка..." - так мило, так женственно. "Достань... Ну? Вот..." -- высоко поднимал старший, стройный, красивый. А я думал: ветер, надует. Но стоял, глядел, как порывами шевелит каштанные волосы. "Сережа, я папе скажу". -"Говори..." -- ласково.

Надо бы крикнуть им, да не мог: так светилась, растерянно радостно, женственно. Хоть эти уважили, не прошли мимо. Ведь на днях подошла ко мне: "Папа, почему Оля не хочет со мной играть? Говорит, что у меня изо рта пахнет. Папа, это правда?" - "Нет", -- сказал, а была правда. Появился какой-то запах.

"1963, 3 октября. Лерка получила массу впечатлений и сильно развилась, -- заносила в дневник Тамара, -- именно благодаря тому, что там жило много народу, дачников, все со своими делами, разговорами".

Я тогда работал сторожем в цехе литографии и разок, другой приносил бракованные картинки. "Папа, у вас есть на работе художник?" -- "Есть". -"А он иногда уходит?" -- "Да". -- "Папа, а у вас есть на работе дверь?.."

Двадцать первого июля выпало воскресенье. А для нас, отпускных, все дни праздничные. Ночь тяжелая -- беспокоилась, плакала, трудно дышала. Глаз все так же туманно мерцал. Утром потянулась Тамара, включила печурку, чтоб теплее вставать, оделась, вышла в сени. Ты лежала тихо. Не спала, ничего не просила. Уже булькало что-то там, за дверью, на плитке. И за окнами слышалось: "Леша, не ходи туда к ним, Леша! -- это к нам. -- Ваня, почему ты не следишь, что он после завтрака бегает?" Я глядел на тугоумного Ваню: ен очки сседлал с хрящеватого носа, из газетного разворота носяру ту выпростал, поглядел удивленно. Сперва туда, где на табуретках сидели разведенная Лешина мама с молодым своим другом, а потом туда, к внуку покорно оборотился. Встал, пошел, терпеливо, по-козлиному приговаривая: "Леша, Ле-ша, пойдем рыбку ловить". -- "А как овить? а как овить?.."

А какая ты была в его зрелые годы? "1963. -- Папа, ты скоро выйдешь гулять? -- Да, только пол подмету и поем . -- О, это много делов! Папа, купи мне гошок игушечный. -- Их не делают. -- Как не делают -- ведь Катя хочет покакать! И бъитвы игушечные не делают? И газеты? И выключатели? -- Ешь скорей! - Папа, у меня же живот наелся. -- Ешь. - А у меня там есть место в животике, ты не знаешь? Папа,

ты чего мне моковный сок не тъешь? -- Потому что ты его не пьешь, вот я и обиделся: папе тяжело тереть. - А я буду тебе помогать. -- Как? --Я буду стоять и смотъеть.

Часто сочиняет: "Совсем ослик к мальчику пъеклонился. Однажды ослик ко мне подошел и меня нюхал. Тоже мне еще! А я его гладила".

Вот так, Лешенька, было. Внесла Тамара из сеней тарелки, достала хлеб, посмотрела на тебя, проглотила вздох -- на первое блюдо, и ушла за чайником.

-- Папа... -- негромко, спокойно раздалось. Обернулся: такая ты тихая, бледная, грустная. Все утро. -- Папа, посмотри, что у меня такое...-- (И упало оно, мое сердце, под ноги. По нему подошел к тебе, заметил то, что уже видел, да не хотел видеть -- смуглым пальцем щупала кос, щеку). -- Вот... -мизинцем осторожно потыкала в ноздрю, левую.