Сегодня я спасла весь мир

— Ага, конечно! Утешаешь себя? И как, помогает? Откуда у тебя возьмётся парень? Жирная грубиянка! Никому не нравишься. Никто на тебя не смотрит. Может, найдёшь себе такую же, как ты, и будешь с ней…

— Катя! — Ева с грохотом роняет учебник. — Полина! Ты что, и правда лесби?

— Это Спарта-а-а! У-у-у!

Я осеклась. В класс ввалились Курочкин с Томиловым. Они гоготали и орали. Подскочили ближе, завидев нас:

— Эй, девчонки! Катрин! Скинешь меня со Скалы Сколиоза?

— А меня — с Горы Горбатости! Ева, сбрось меня с Горы Горбатости!

— Да ну вас, обалдуи!

Мои губы снова разъехались в стороны, я зашлась смехом и не сразу заметила, как Полина пропала.

Ну и пусть. Катись! Ничуть не жаль. Ну, почти ничуть. Лишь капельку. Сама виновата. Достала. У меня тоже есть гордость. Не собираюсь молча выслушивать оскорбления. Я сказала всё как есть. Все так думают о ней и шепчутся за спиной — а я сказала. Это же правильно — говорить правду?

***

Ева напросилась со мной. Ныла, ныла и наныла. Мол, на личном фронте у неё полный швах, а так, может, подцепит кого интересного. Сколько я ей ни твердила, чтоб перестала забивать голову парнями, — ей что в лоб, что по лбу, одинаково.

— Они же там будут? И Пушкарёв, и Дружинин?

— Вроде бы да, — говорю я равнодушно.

Ева цепляет меня под руку:

— Ну пожалуйста, ну скажи Антону, чтоб меня позвал!

— Ладно, ладно…

И наконец-то этот день настал!

Что б такое надеть, чтобы ему понравилось? Джинсы? Скучно. Брюки? Уныние и тлен. Юбку? Хм… Разве что эту, красную. Довольно смело. Надо попробовать. Так-с… Надеюсь, я не разжирела с тех пор, как её купила. Нет: всё норм. Влезла. Застегнула. Хм… Неплохо, неплохо. Теперь верх… Ох уж этот верх. Белую? Синюю? Белая уж очень облегает, а у меня и облегать-то нечего… Ладно, хватит стонать! Я ему нравлюсь, я знаю. Даже если я приду голой, он будет не против! Ну конечно, не против, хи-хи. Он же парень! Нет, не хочу об этом думать. Антон не такой. Пускай Ева и считает, будто всем парням только одно и нужно: сиськи да смазливое личико. У меня ни того, ни другого нет, а парень есть. Так-то!

Я выплываю из своей комнаты, как королева. Я надела красную юбку и белую блузку с длинными рукавами, которые раздуваются, как паруса. Убрала волосы в высокий пучок, подкрасила ресницы. Неплохо получилось. Даже сама себе понравилась — а это бывает редко! Надеюсь, и Антон оценит.

Мама, как обычно, гнездится в кресле с ноутбуком на коленях. Поднимает на меня глаза:

— Отлично выглядишь.

— Спасибо.

— Какая ты у меня уже взрослая… — говорит она, и я слышу в её голосе непонятную грустинку.

Появляется ба. Осматривает меня с ног до головы:

— Юбка не коротковата?

— Нормально всё, — огрызаюсь я.

— И блузка слишком прозрачная…

— Могу мешок из-под картошки надеть! Устроит?

— Катя!

— А чего она мне настроение портит! — возмущаюсь я. — Я на день рождения иду, а не на похороны!

Ба поджимает губы:

— Ох, Катерина. Ты меня до сердечного приступа доведёшь.

— Инфаркт микарда, — грустно отзывается мама. — Вот такой рубец!

Обе прыскают, как девчонки. Не понимаю, чего тут смешного. И вообще, правильно говорить «миокард», а не «микард»!

— А взрослые там будут? — спрашивает ба.

— Конечно! У Антона мама ужас какая строгая. Пообещала: засяду на кухне и никуда не денусь, а то бедлам устроите. Боится, что мы её посуду грохнем.

— И я её прекрасно понимаю, — говорит мама. — Если бы мои любимые тарелки кто-нибудь разбил…

Я не слушаю: пора бежать. И так уже неприлично опаздываю. Пятнадцать минут назад было прилично, в самый раз. А сейчас… Не хочу пропустить самое веселье.

— И давай без глупостей, — напутствует меня мама в прихожей. — Никакого алкоголя. А если кто-то вдруг тебе предложит…

— Ма-ам! Хватит лекций! Я всё знаю! Я не ребёнок, у меня есть мозги!

— Очень на это надеюсь.

Засовываю ноги в туфли и молча корчу страдальческую рожу.

— И позвони, как дойдёшь.

— Ладно.

— В девять домой.

— В одиннадцать!

— В десять.

— Постараюсь. Всё, мне пора.

— Подожди! — Мама суёт мне блокнот и ручку. — Оставь-ка телефон мамы Антона. Как её зовут?

— Анна Михална. — Я пишу номер. — Вот, держи. — Возвращаю блокнот, хватаю куртку и шапку. — Всё, мне пора.

— Ты что же, Катерина, номер помнишь наизусть? — встревает ба.

— А ты сомневаешься в моей прекрасной памяти? — парирую я.

— Сейчас проверим, какая она прекрасная… Во сколько ты придёшь домой?

— В десять! Или как получится! — огрызаюсь я и вжикаю молнией. Ба просто невыносима! Опять мне настроение портит. С таким контролем свихнуться можно.

— Ладно, ладно, — мама машет рукой, — дуй уже. Хорошо вам поколбаситься.

— Чего?

— Или как сейчас это называют? Потусить? Оторваться? В общем, повеселись хорошенько, — подытоживает мама, и в её голосе опять прорезается грустинка.

— И шапку не забудь! — добавляет ба.

— Я уже в шапке! — рычу я в ответ, надеваю чёртову шапку и хлопаю дверью.