Сегодня я спасла весь мир

— Зубы? Ты девушка или лошадь, в конце-то концов? — выходит из себя Полина. — Тебе самой нормально так к себе относиться?

— А какая разница, как я к себе отношусь, если все ко мне относятся так?

— Значит, эти все — недоумки, — огрызается Полина. — Катя верно говорит. Внутренняя красота важнее. Зачем встречаться с парнем, который смотрит на твои зубы? Разве ты лошадь или рабыня?

— Но зубы у меня действительно кривые! — ноет Ева.

— Да где они кривые? — возмущаюсь я. — А ну покажи!

Ева показывает.

— Незаметно, — говорю я. — Вот ничуточки! Этот Дима что, с линейкой тебе в рот лазил? Совсем чуть-чуть скошены. Даже мило! Придаёт индивидуальности.

— Да, кривые ноги тоже придают! Только мало кому они нравятся! И вообще я жирная. Меня летом откормили, как свинью. Такой зад отожрала. И пузо. Вон, гляньте, как висит. Отвратительно… Вот скину хотя бы пару кило — и всё будет отлично.

— Вот как? — цедит Полина. — Жирная?

Я пинаю Еву под столом, пока она не ляпнула чего-нибудь ещё. Полина раздувает ноздри, как бешеный олень.

— Я… — Ева запинается. — Я хотела сказать…

— Что? — распаляется Полина. — Ты серьёзно говоришь о жире — при мне?

— И о сиськах — при мне, — говорю я равнодушно, но меня не замечают.

— Я не хотела тебя обидеть… — лепечет Ева. — Я всегда думала: тебе легко… Ведь ты давно смирилась, что ты… ты…

Я снова её пинаю. Ева шипит, умолкает и суёт нос в кружку.

— Давай, — снисходительно говорит Полина. — Скажи это вслух, я не обижусь.

Ева мнётся и наконец шепчет:

— Толстая…

— И думаешь, это было просто — смириться? — резко отвечает Полина. — А ну посмотрите на меня!

Мы с Евой, как кролики перед удавом, вскидываем глаза. Полина задирает футболку и хватает себя за бок:

— Видишь, что такое настоящий жир? А? Да, я толстая — знаю! И когда вы — вы обе — начинаете ныть о своём жире, я иногда так и хочу вам врезать! Что вы называете жиром — эти жалкие пять граммов на своих плоских задницах?

Она опускает футболку, залпом допивает чай, вытирает губы запястьем.

— Легко смириться… Если бы вы знали! Отец называет меня жирдяйкой. Дядя — бегемотом. Сестра говорит: считай калории. Мать гонит к диетологу. Я не могу сходить в пиццерию: на меня все пялятся. Первоклашки вчера в столовой меня снимали! Прикиньте! Ржали, называли Колобком! Я их напугала: сказала, что съем. Весело, правда? Просто обхохочешься. Правда, мне легко? Легче лёгкого!

Ева мнётся, красная, как самый помидорный помидор, и чуть ли не плачет. Мне тоже неловко — но так, будто я нечаянно вломилась в запертый туалет и увидела, что кто-то там делает свои дела.

— Ты никогда не показываешь, что тебе больно, — говорю я. — Но почему?

Полина усмехается.

— Никто не должен знать. У любого непобедимого дракона есть мягкая подмышечка, куда можно пустить стрелу. Узнают — будут стрелять, пока не прикончат. А я не хочу так. Я буду жить и смеяться всем назло! Есть что хочу. Любить себя. Если бы я плакала после каждой жирухи в свой адрес — я бы уже подохла от обезвоживания. Не доставлю никому такого удовольствия. Никому! Я для себя — главный человек на свете. И я выбираю себя любить. Это моё тело, и другого у меня не будет.

— Мне бы твою уверенность, — печально говорит Ева.

— Ну так вперёд. Смотри: делай как я. — Полина упирает в подбородок указательный палец и поднимает голову. — Выше нос! Плюй на всех. Думай о себе. Ты королева.

— Я так не могу, — отвечает Ева, и её рот кривится. — Сейчас я могу думать только о нём, о Диме! Мне так плохо…

Она тычется носом мне в плечо. Я её обнимаю. По правде говоря, я думаю, что если бы она себя не накручивала, то давно б успокоилась. Ева цепляется за меня, как за спасательный круг, и поливает моё плечо слезами. Надеюсь, хоть пятен не оставит.

— Знаешь… У меня есть один способ, — тихо говорит Полина. — Как я справляюсь, когда всё вокруг катится к чертям.

Она вздыхает и продолжает:

— Я представляю вот что. Сегодня я спасла весь мир. От катастрофы. Любой: эпидемия, голод, глобальное потепление, метеорит, инопланетяне, мировая война — неважно. Но я спасла весь мир. Благодаря мне все живы! Я смотрю на людей — и они уже не кажутся такими гадкими. И даже если на улице мерзкая погода — я радуюсь ей. И мои беды пропадают, ведь главное — я спасла весь мир. Мир, в котором есть и плохое, и хорошее. И радость, и грусть. Мне ещё обязательно будет весело, не сейчас — но когда-нибудь. Главное, что мир спасён.

Ева хлюпает носом. Глаза Полины блестят. Я бы решила, что она прослезилась, если бы её не знала. Чтоб Полина заплакала — такого просто не бывает.

— Какой грустный способ, — замечаю я. — Ведь никто не знает, что случилось. Не носит тебя на руках. Даже не скажет спасибо.

— Может, когда-нибудь я на самом деле спасу мир. — Полина задумчиво вертит в руках зефирину. — Стану журналисткой. Буду писать только правду. Помогать людям. Я думаю… Если бы все делали хоть что-то — мир бы не понадобилось спасать. Ненавижу равнодушных! Тех, кто проходит мимо и ничего не делает.

— Так не проходите мимо и посочувствуйте мне! — слабеньким голоском говорит Ева.